к ней.
Сегодня, для разнообразия, Зоська была хоть и пьяная, но боле-менее во вменяемом состоянии.
— Чего надо? — увидев священника у себя на пороге, недружелюбно уставилась на него Зоська. Она сидела за столом со стаканом в руке, содержимое которого внушало опасения. Оплывшее лицо, блуждающий мутный взгляд и сильно дрожащие руки явственно говорили о том, что женщина только недавно проснулась, и еще не успела как следует опохмелиться.
— И вам доброго дня. Ну что же, заодно и познакомимся, наконец, — усмехнулся Илия. — Я отец Илия, местный батюшка.
— Чего приперся? — опрокидывая в себя стакан и вытирая губы тыльной стороной руки, заодно и занюхивая ею, поинтересовалась та. — Поп, говоришь? — уставилась на него Зоська вмиг захмелевшим взглядом, покачиваясь.
Илия молча взял стакан и, отыскав ведро с водой и ковш, по-хозяйски вымыл грязную посудину, вернул на стол, туда же, сдвинув грязную посуду в сторону, водрузил принесенный с собой пакет, из недр которого извлек бутылку молока, рогалик и сетку с четырьмя апельсинами. Вынимая гостинцы, Илия, заметив изумленное лицо Зоськи, усмехнулся. Та, вылупив вмиг протрезвевшие глазищи, ошалелой лошадью таращилась на продукты. Открыв бутыль с молоком, налил его в вымытый стакан и поставил перед женщиной.
— Пей. Это молоко. Дай ребенку хоть немного нормального питания, — спокойно проговорил батюшка, глядя на уже с трудом сдерживающуюся голодную женщину. — Когда тебе рожать?
Проигнорировав молоко, Зоська, выхватив из кучи продуктов кусок колбасы, жадно вцепилась в него зубами. Затем схватила апельсин, и прямо с кожурой, словно яблоко, принялась поедать и его, не забывая и про колбасу. Вдруг она замерла, перестав жевать, моргать и, кажется, даже дышать. Звучно икнула с набитым ртом и, едва успев отвернуться в сторону, фонтаном изрыгнула под ноги Илии все содержимое желудка.
Проблевавшись, Зоська, громко икая и утирая рукавом рот, странным взглядом уставилась на Илию.
— Молочка принес, поп? — захихикала она. — А водочки? Водочки принес? Ик… — ткнулась она давно немытой головой в его руку в попытке удержать равновесие.
— Не нужна тебе водка. Подумай, что ты делаешь? — попытался начать разговор Илия.
Но разговора не получилось. У Зоськи в голове, видимо, что-то перемкнуло. Повисев на его руке и похихикав, она, шатаясь, выбралась из-за стола.
— А ты ничего… ик… Хорошенький попёнок… — пробормотала она. — Ты ж чего припёрся-то? Ик… Знаю, знаю… — пьяно хихикнула Зоська и, обойдя стол, прихватив по пути свою бутылку с мутным пойлом и отхлебнув прямо из горла, двинулась в его сторону.
Икая и переступая с ноги на ногу то ли в попытке изобразить танец, то ли искренне стараясь не упасть, она принялась раздеваться.
Сначала Илия не понял, что происходит. В него, ну или почти в его направлении, с промахом в пару метров, полетела с трудом стянутая (Зоське пришлось использовать даже ноги, чтобы стянуть рукав, ибо бутылка мешала, но выпустить ее из руки та то ли не желала, то ли попросту не догадалась) грязнючая кофта, а Зоська, то и дело прикладываясь к горлышку, принялась пытаться снять с себя футболку, упав во время этой экстремальной попытки аккурат в зловонную лужу с ошмётками колбасы и кусков апельсина.
Довольно шустро повернувшись и подползя на трех конечностях к священнику, она стряхнула с ладони прилипший кус непонятно чего и потянула его за штанину. Илия резким рывком выдернул ногу из захвата и отступил на шаг. Зоська чуть было снова не завалилась, но, удержав равновесие, уселась на пятую точку. Обиженно засопев, она присосалась к горлышку бутылки. Вскинула плавающий, бессмысленный взгляд на священника и икнула. После чего, сидя на полу с раскинутыми в стороны ногами, она, покачиваясь, потянула подол грязной юбки вверх, оголяя не менее грязные колени… ляжки… И, старательно пытаясь как можно обворожительнее улыбнуться, уставилась на батюшку взглядом бывалой блудницы.
Илия, икнув и поперхнувшись, попятился назад. Стараясь ни обо что не споткнуться и не убиться, буквально вывалился из темного жилища, едва не переломав себе ноги на хлипких ступенях. До дороги, идущей вдоль оврага, священник едва не бежал, но, поймав себя на этом, остановился, успокоился. Обернувшись на уже не видимый дом алкашки, Илия, поджав губы и осуждающе покачав головой, тяжко вздохнул, и уже неспеша пошагал в деревню. В голове билась одна мысль: «Вот и поговорили… Что же с ней делать?»
Вернувшись домой и сотворив вечернюю молитву, Илия сел за стол, посмотрел на прикрытый полотенцем ужин в корзине, приготовленный заботливыми старушками. Отер ладонью лицо, отгоняя грустные мысли. Есть не хотелось совсем. Вымотался он сегодня, и не столько физически, сколько морально. Давно в его жизни не бывало таких стрессовых ситуаций. Убрав еду в шкаф, подальше от чересчур умной кошки, что повадилась к нему захаживать еженощно, мужчина отправился в постель. Но, несмотря на страшную усталость, Илия долго не мог заснуть. Воспоминания о прошедшей ночи не позволяли мозгу отключиться. А спать хотелось, очень. Долго он ворочался, крутился, прислушиваясь к каждому шороху. В доме царила тишина. Усталость взяла свое, и он забылся тревожным, чутким сном.
И чудилось ему сквозь сон, что на кухне кто-то ходит, тихонько стучат миски и льется что-то в посуду. Очнувшись от забытья, Илия явственно услышал шаги босых ног на кухне. Первой реакцией было встать и посмотреть, кто там бродит. Но перед глазами встал вчерашний взгляд Настасьи: тяжелый, предупреждающий, требовательный. И Илия… испугался. Ему стало вдруг очень страшно, страшно до тошноты. Тело пробил озноб, и оно мгновенно покрылось холодным потом. С трудом подняв вмиг ослабевшую дрожащую руку, он, шепча побелевшими губами молитву, осенил себя крестным знамением.
Шаги то возникали, то исчезали. Твердя текст псалтыря, Илия тем не менее четко отмечал и узнавал звуки, доносившиеся до него. Вот ложка царапнула о тарелку. Вот кружка тихонько стукнулась о стол. Вот полилась вода…
Наконец, все затихло. Илия продолжал читать молитву, пока совсем не рассвело. Сна не было ни в одном глазу.
Встать он решился только тогда, когда в окно заглянули солнечные лучи. Его до сих пор потряхивало. Выходя из комнаты, он взглянул на Настасью. Чуть улыбается довольно, или то кажется ему? Илия потряс головой.
— Снова происки Лукавого! — пробормотал он. — Неет, так просто я не сдамся. С добрым утром, Настасья! — поздоровался Илия громко, и продолжил себе под нос: — Если оно доброе…
Пройдя на кухню, он задумчиво уставился на стол. На нем стояли тарелка из-под манной каши, половина бутылки киселя, половина пирога с капустой, который явно кусали, и крошки от остававшейся на утро
