Обыскав обоих, я стал обладателем суммы в шесть рублей двенадцать копеек. Оружие я не брал, служебное, попасть им может, но снял с одного связку ключей с пояса. Когда меня уже здесь обыскивали и забрали белый шарф, входящий в комплект моей офицерской формы, я приметил, что её убрали за какую-то дверь, и стал подозревать, что за ней же можно найти много интересного. Один из ключей подошёл, и я быстро осмотрел стеллажи, на свой шарф даже не обратил внимания, без надобности. В основном там было разное тряпьё, но я нашёл отличную шинель железнодорожника, хорошо сшитую. Накинул, пытаясь согреться, и стал копаться дальше. Потом нашёл по размеру штаны, обычные, гражданские, меховую шапку, тёплую рубаху и куртку на меху с меховым же воротником. Шинель положил на место, вернулся уже одетый в каморку охранника и прицепил ключи на место, чтобы охрана не поняла, где я одежду нашёл. Покинуть здание тюрьмы, а потом направиться прочь от квартала военных тоже труда не составило, я не привлекал внимания.
Заметив, что за мной кто-то бежит, я насторожился, но это оказался радостно скалящийся Ен.
– А я вас освобождать шёл. Как нас с «Оки» свезли, как узнал, что вас арестовали, так и побежал выручать.
– Молодец, – невольно улыбнулся я. – Идём на ту сторону порта. Там, похоже, основная часть города и жилые кварталы расположены. Сейчас какой-нибудь трактир найдём, поедим. А то кишка кишкой играет.
Мы вошли в ближайшую простенькую ресторацию. Я заказал щи, кашу с подливой и компот, Ен сделал себе заказ. Пока мы шли, он описал, какой шок получила команда, когда они узнали, что я арестован. В ярости были все. Особенно Василевский кричал, назвал коменданта Владивостока подлецом. Да ещё во всеуслышанье. Это он зря, хотя я с ним и согласен. К моему удивлению, тот был титульным дворянином и особо последствий не боялся, называя вещи своими именами.
Ен поинтересовался моими планами. Высказав свою позицию по поводу ареста, в основном в матерном выражении, я сказал, что теперь буду воевать с захватчиками в одиночку, российская сторона потеряла моё к ней уважение. Навсегда. Я уже серьёзно думал, что зря принял гражданство Российской империи. Ен, естественно, собрался со мной, но тут я его обломал: дальше только сам. Были у меня планы, и свидетелей иметь не хотелось.
Когда я закончил со вторым блюдом, то, сыто откинувшись на спинку стула и делая глоток очень неплохого компота, сказал:
– Ен, наша договорённость расторгнута. Ты можешь заниматься всем, чем пожелаешь, советую по железной дороге вернуться в Питер. Более того, дарю тебе свою новообретённую квартиру в столице, я туда уже не вернусь. Подданство я собираюсь расторгнуть. Сейчас сходим к нотариусу и всё оформим. Правда, я без личных документов, отобрали при аресте, но думаю, смогу договориться с нотариусом. Будешь её сдавать и на арендную плату жить. Тебе вполне хватит, можешь семью завести, как хотел. Тебе ведь двадцать пять всего.
– Я хотел бы остаться, – тихо ответил Ен. – Я русский подданный и буду воевать с нашим врагом. А квартиру мне не надо, вы и так много сделали для меня, Максим Евгеньевич.
– У тебя свои счёты с японцами, – проявил я проницательность. – Ты мне так и не рассказал, почему покинул Корею, но догадаться нетрудно. Особенно когда ты из пулемёта срезал зевак на борту «Хацусе». Пятнадцать среди них точно твои. Очень уж у тебя лицо было мстительно-счастливым. Не спутаешь… Хм, вот что, если ты хочешь тут повоевать, то тебе представляется прекрасная возможность убить очень много японцев. Служба пулемётчиком даёт такой шанс, а тебя довольно профессионально обучили этой специальности. Ты и «максимы», и «мадсены» отлично знаешь. Ещё могу подсказать тебе тактику летучих пулемётных команд. О тачанках слышал?
– Нет, не доводилось.
– О-о-о, это такие звери, что страшнее только утро без возможности опохмелиться.
Ен ухмыльнулся: что это такое, он узнал уже только в России.
В это время на улице стало заметно оживлённее, народ забегал, некоторые были в форме. Обернувшись, Ен едко отметил:
– Ваш побег обнаружили. Ищут.
– Да пусть их. Давай я лучше тебе о тачанках расскажу, может, сможешь использовать идею.
Мы ещё часа два просидели в этом заведении, где я достаточно подробно объяснил тактику летучих отрядов. Нас не беспокоили, патрулям даже в голову не пришло искать меня в ресторанчике, фактически стоявшем открыто. Три-четыре тачанки, группа кавалеристов в два десятка при трёх «мадсенах» могут наскоками серьёзно проредить наступающие войска или полностью остановят снабжение японской армии. Ен имел неплохую память и слушал очень внимательно, будто впитывал то, что я ему говорю. Оплатил ужин он и оставил мне «мелиор», зализанную и уменьшенную копию моего любимого «браунинга», пару магазинов к нему и сорок семь рублей наличностью. Всё, что было у него на руках. Сняв с судов, экипажи поселили в пустующих казармах, его вещи были там, на мои же вещи был наложен арест, их забрали, когда людей перевозили на берег. Кстати, наградные «маузеры» отобрать у людей не посмели.
Перед прощанием Ен, немного смущаясь, поинтересовался:
– Если меня будут спрашивать о вас, что говорить?
– Да особо ничего не скрывай, даже нашу встречу сейчас. Ничего плохого я в этом не вижу… Ладно, счастливо.
– Счастливо.
Мы расстались, так как меня могут опознать, чего бы не хотелось, а Ена подставлять я не желал. Кореец направился в казармы. Он уже решил идти в пулемётчики, опыт применения у него действительно имелся, и не думаю, что в армии откажутся от опытного специалиста. А я, проводив его взглядом, тоже покинул ресторацию и направился в сторону железнодорожного вокзала. Нужно узнать, когда будет ближайший поезд на Порт-Артур. Напрямую поезда не ходили, нужно было отправляться до Харбина по Транссибирской магистрали и пересесть на поезд, идущий по Южно-Маньчжурской железной дороге до Порт-Артура.
Билет покупать я не стал, да даже к вокзалу подходить не подумал. Наверняка там есть кому приглядывать за охочими покинуть город. Но пока гулял, узнал от местных, что поезд уходит поздно ночью, почти в полночь. Дождавшись, едва не замёрзнув, я разогрелся, когда догонял один из вагонов выходившего из города поезда и, заскочив на подножку, открыл дверь и прошёл внутрь. Почти все сидячие места были заняты, но мне удалось найти свободное. Вагон напоминал те, что в электричках, никаких купе, открыт глазам от начала до конца с рядами сидений. Спрятав всё ценное в сапоги, убрав оружие за пояс сзади, я привалился к одному из пассажиров и заснул. Брать особо у меня нечего, всё ценное забрали, когда обыскивали. Наручные часы и перстень из прошлой жизни я не носил, они остались в банковской ячейке банка в Париже.
