Андрей несколько заслушался, но вдруг, силком переламывая себя, обозлился и дёрнулся:
— Будя! Будя пугать-то! Степняки? Али впервой на Руси такова напасть? Всякие бывали, разных видывали!
— А ты дослушай! Таких прежде не было. Треть людей русских — сгинет. Два из каждых трёх городов — дымом уйдут. Видывали ли прежде такие погибели? Вон, князь рязанский там, на пиру сидит. Рязань так выжгут, что на том месте города более не будет. Понял ты?! Никогда! Рязани! Не быть! Да и не ей одной! Половина из сожжённых городов — никогда не отстроится. Никогда! Вщиж знаешь? У тебя ж там дочь в княгинях? — Землёй накроется. Навечно! Киев, «мать городов русских» — сто лет пустым стоять будет! В Софии Киевской — лисы мышей ловить станут! Ты вон, церковку на стрелке Нерли поставил. Разрушат. В куски, в каменья разломают. А когда сотню лет спустя собирать заново будут — мастеров не найдут. Не найдут людей, кто знал бы — как оно правильно! Как красота несказанная, храм божий, твоей заботой поставленный, быть должен. Соберут его заново. Да не так! Не по-твоему! Низеньким да широким. Потому как — пригнут душу русскую, позабудут люди небо голубое, глаз от земли поднять — сметь не будут, отучаться!
— Лжа! Нельзя душу русскую к земле пригнуть!
— Лжа?! Мне лжа заборонена! Мне солгать — блевать-выворачиваться!
— Не верю! Не может Святая Русь под поганую орду лечь!
— Может! То-то и страшно, Андрюша. Не набег, не поход — власть ордынская ляжет. Не войной — миром приходить будут. И всё лучшее себе забирать. Вещица добрая? — Отдай. Девка красная? — На кошму. Кобылка резвая? — В табун. Мявкнул-вякнул-кукарекнул? — Под нож. В Кафу на торг — за счастье. Хоть и раб, хоть и на чужбине, а живой. Не на год-два-три. На века, Андрейша. На столетия! Дети-внуки-правнуки с этим родиться-вырастать будут! Орде — кланяться, орде — всё своё отдать. Себя — отдать. Не будет у человека русского — ничего. Ничего! Ни земли, ни воли, ни церкви святой, куда бы поганый на коне не въехал, ни детей роженых-выкормленных, которых бы поганый с собой не увел. А то — зарубит просто для забавы.
— Врёшь! Не верю!
— Вон Богородица! Мне ею лжа заборонена! Всякое моё слова — правда еси! Не веришь?! А как за рыжую кобылку пол-Руси сожгут? Шесть новых городов многолюдных пеплом пустят?! Людей тамошних… в полоне, под плетью, до кочевья добрести, кус дохлой конины получить — счастье несказанное! И восславят они господа!
Был такой эпизод в Твери. Местный поп повёл свою рыжую кобылу на водопой. Да попался на глаза татарину из отряда очередного баскака. Татарин попу саблю показал, морду набил и кобылку забрал. Поп до торгу убежал и давай там плакаться. Народ посочувствовал, возмутился, кинулся… по справедливости. Баскака побили. Потом была Шелкановская рать. От Твери головешки остались. И от других городов по Волжскому Верху — тоже. С чего Москва и поднялась: Иван Калита повёл московскую дружину и полученное в Орде 50-тысячное татарское войско жечь Русскую землю.
— Только эта беда, брат мой Андрей — пол-беды. Это-то беда — нахожая. Принесло грозу, погремело-пополыхало, намочило-выбило… да и снесло. А ты в норку юркнул, беду-злосчастье переждал. И опять — сам себе песни поёшь, сам себе пляски пляшешь. Хоть бы и гол, да весел. Да вот же какое несчастье: свои — ордынский навык примут! А от своих-то куда убежать-спрятаться? Славных, да храбрых, да сильных, да смелых… в землю закопают. Всех! Из года в год, из века в век! А кто останется? Кто дальше детей-внуков растить будет? Уму-разум научать? Который князь ханскую юрту бородой своей не подмёл, ханский сапог не вылизал — в буераке лежит, воронью — корм сладкий. А который подмёл да вылизал — на столе сидит, Русью правит. И своих к такому порядку приучает. И других князей, молодших, и боярство всё. Чтобы не чванились, чтобы место своё знали. Чтобы помнили, что головы их — под княжьим сапогом, как княжья — под ханским. А те — дальше науку передают. Кланяйся, кланяйся ниже, сучий потрох! Мы-то, хоть и вятшие, а подстилаемся. И ты ложись. Хочешь жить — под верхнего. А не хочешь — под холмик могильный. И — нету! Не будет на века на Руси — кто своим умом, своей волей живёт! Ежели завёлся какой такой… — рубить-резать, полонить-продать.
В горле пересохло. Слишком много. Много слёз, крови, смертей. Пожаров, мук, неволи. Горя. В те четыре года, когда прошли по Руси два Батыева похода. И последующего пол-тысячелетия. Когда раз за разом приходили рати. Неврюева, Дедюнёва, Тохтомышева… ордынцы, ногайцы, крымчаки…
— Андрюша! Так — на века! Всяк кто не так — смерть. Всё, что хорошее есть — отдай. Из года в год, из колена в колено, из века в век. Народ… Люди вот в этом… с рождения и до смерти. Плёточка ханская… с рождения до смерти. «С отцов-прадедов». Другого… не только сделать — помыслить не с чего. «Все так живут», «на то — воля божья»… Ведь скажут так! Ты ж ведь людей знаешь — ведь будет так! Ещё и с радостью. С умилением и восхвалением. Что церковь твоя… как сарай ободранный. Хорошо — не спалили.
Андрей неотрывно, «всасывая» взглядом, смотрел на меня. Ему, человеку с огромным воинским опытом, повоевавшим почти по всей Руси, эти картинки — встающие по горизонту дымы пожарищ, брошенные, ободранные до исподнего, порубленные тела мужчин, женщин, детей, ужас нашествия и запустение разорения… — хорошо знакомы.
Он и сам так делал. Война — последовательность применяемых технологических операций. Война… она — нейтральна. Хорошей или плохой она делается человеком. «Справедливой», «священной», «освободительной»… или — наоборот. Смотря по тому, на какой стороне ты оказался.
Боголюбский как-то… встряхнулся. Отгоняя видения, собственные воспоминания. Отгораживаясь от меня, от затягивающего потока общих эмоций. Зло, саркастически бросил:
— Ну, молодец, ну напугал. А делать-то чего? Как такой беды-напасти избежать? Подскажи, дитятко, подскажи, плешивое, что твоя головёнка блестящая… в некоторых местах… замыслила-напридумала?
Опять. Как на совете перед штурмом Янина. Им мало указать на проблему. Они хотят сразу услышать и предложения по реализации решения. При общении с русскими князьями нужно чётче прорабатывать вопрос. Подготавливать как для Политбюро. До уровня проекта детального постановления. Иначе… если реализация выглядит неудовлетворительной, то и сама проблема считается ложной.
«Если проблема имеет решение — волноваться не о чём. Если не имеет — волноваться бессмысленно. В этом дуализме весь принцип пофигизма».
Или — любого религиозного мышления. «Господь не посылает человеку креста, который тому не по силам снести». Непосильное — не поднимается. — А как же…? — А по воле божеской. Иншалла.
