— Три румба влево! — наконец принял решение Сакамото.
А с 'Петропавловска' почти тут же последовало подтверждение того, что решение это оказалось верным — двенадцатидюймовый снаряд пробил броню среднего каземата, устроив ещё один локальный фейерверк на борту броненосца. Рвануло очень эффектно, и теперь 'Ясима' мог стрелять на правый борт только из двух шестидюймовок. Одну из вышедших из строя ещё имелись шансы сделать боеспособной через час — другой, остальные же потеряны безвозвратно. То есть, может быть, в заводских условиях их ремонт и представлялся возможным, но для этого сначала нужно было добраться до японского порта…
На 'Пересвете' и 'Петропавловске', увидев, что их общая цель покидает строй, дружно проорали 'Ура!'. Но расслабляться по этому поводу отнюдь не собирались — загудели электроприводы и башни стали хищно перенацеливать свои орудия на новые жертвы. И не только башни, разумеется. Огонь, ведомый по 'Сикисиме' и 'Ниссину' усилился практически вдвое. И если на отлично защищённом японском броненосце это сказалось не очень фатально, то броненосному крейсеру, который стали разносить в пух и прах уже в восемь только двенадцатидюймовых стволов 'Севастополь' и 'Петропавловск', пришлось очень лихо.
За десять минут даже главный броневой пояс изделия фирмы 'Ансальдо' пробило дважды, рванула кормовая башня главного калибра, длиннющие языки пламени вырывались из носового каземата, рухнула мачта, раздраконило четыре вентилятора на палубе, оба дальномера, выкосило более половины из состава расчётов палубной артиллерии.
Скорость, и так невысокая, упала на три узла и 'Ниссин' уже не был в состоянии вести следующие за ним 'Якумо' и 'Асаму' со скоростью броненосцев Того. Израненный крейсер тоже повалило влево. Хоть единственная мачта была сбита, и не имелось возможности отдать соответствующие распоряжения ни флагами, ни по радио, но командир 'Якумо' Мацути прекрасно понял, что флагман не ведёт за собой, а выходит из боя. Поэтому поспешил передать на следующую в кильватере 'Асаму' приказ временно увеличить ход на один узел, чтобы поскорее подтянуться к своим броненосцам и образовать хоть какую‑то единую линию. Линию уже в пять против восьми…
Однако получали не только японцы — получив приказ адмирала Того стрелять индивидуально, командиры 'Асахи' и 'Сикисимы', не сговариваясь, приняли одинаковое решение: действовать по принципу 'где тонко — там и рвётся', то есть стрелять по наименее защищённым русским кораблям из находившихся в зоне поражения их орудий — по российским 'недоброненосцам', 'Победе' и 'Пересвету'.
— А вот и снова по нашу душу, господа, — мрачно процедил Вирен, когда невдалеке от скулы 'Пересвета' вздыбился фонтан от падения японского снаряда. — Для первого пристрелочного — очень неплохо положили.
— Бог не выдаст, Того не съест, — попробовал пошутить Кроун, но ближайшие же минуты показали, что положение стало достаточно серьёзным — по броненосцу бил 'Сикисима', артиллеристы которого были лучшими на всём японском флоте. И попадания вскоре не замедлили последовать: сначала несколько снарядов среднего калибра попали по трубам, казематам и в броню, а потом двенадцатидюймовым взломало борт впереди носовой переборки. К тому времени уже имелась большая пробоина и за ней. Через неё вода попала в жилую палубу и поступала в подбашенное отделение, погреба, отделение минных аппаратов и динамо — машин. Последние пришлось остановить, а обслуживающий их личный состав срочно вывести наверх. Поскольку в носовую башню прекратилась подача электроэнергии, она перешла на ручное наведение и заряжение, что, конечно, сказалось на её скорострельности. В подбашенном отделении осталось отрезанные водой двадцать пять человек, но они продолжали свою работу, беспрестанно подавая наверх снаряды и заряды.
— Какую скорость можем поддерживать? — нетерпеливо обернулся к Кроуну адмирал.
— Пока знаю столько же, сколько и вы, ваше превосходительство, — спокойно ответил Вирену командир броненосца. — В машинном всё в порядке — могут дать и шестнадцать узлов. А вот что творится в носовых отсеках — нужно ждать доклада…
Доклад 'явился' буквально через несколько секунд, в лице старшего офицера:
— Худо дело — переборки вспучило, могут и не сдержать. Почти наверняка долго не сдержат. Подпёрли чем можно, но это проблемы не решит нужно либо снижать скорость до десяти — одиннадцати узлов, либо, что более на мой взгляд разумно, вообще выйти из кильватера и завести пластырь. Заодно и воду попытаемся откачать, и какое — никакое деревянное подкрепление поставить…
— Аполлон Аполлонович, — с неприязнью глядя на лейтенанта процедил Вирен, — вы понимаете, что идёт бой, и выводить броненосец из линии сейчас совершенно недопустимо?
— Понимаю, ваше превосходительство, — спокойно глядя в глаза адмирала, ответил Дмитриев. — Я сообщил факты и своё мнение по этому поводу. А принимать решение вам.
Свежеиспечённый контр — адмирал посмотрел на лейтенанта отнюдь не с восхищением, но уже понял, что прав этот обер — офицеришка, а не он.
— Согласен, — процедил сквозь зубы младший флагман. — Выходим вправо. Поднять сигнал: 'Имею повреждения. Эскадренный ход поддерживать не способен до их исправления'.
'Пересвет' стал постепенно отклоняться в сторону от генерального курса, что с удовлетворением отметили японцы: наконец‑то и русский корабль линии был выбит из строя.
Десятидюймовые пушки 'Победы' имели лишних пять тонн по сравнению со своими аналогами на 'Пересвете' и 'Ослябе'. А дальнобойность их была ниже. С чего бы это?
А ларчик просто открывался: повышенная 'дульная энергия' победовских орудий делала противопоказанными большие углы возвышения стволов. Поэтому на сверхдальние дистанции 'Победа' стреляла похуже своих систершипов. Но на средних или малых её двухсотдвадцатипятикилограммовые снаряды, за счёт своей скорости, обладали таким чудовищным импульсом, что превосходили, наверное, даже и своих 'коллег' калибром в двенадцать дюймов.
Кормовая башня 'Победы' саданула залпом как раз в тот момент, когда следовавший в её струе 'Пересвет' уже стал вываливаться из боевой линии. И оба снаряда попали. На удивление удачно попали. Но с разной степенью 'удачности': один пробил броню в районе ватерлинии, куда немедленно заструилась вода, а второй вообще дел натворил — пронизав защиту среднего каземата верхнего яруса шестидюймовой батареи, он, разбрасывая по сторонам куски железа, устремился дальше, в самое нутро 'Сикисимы', по дороге разорвав тело подносчика снарядов. Дальше на пути брони не встретилось, но взрыватель уже догорал. И рвануло уже при попадании в то место средней трубы, где сходились две из двух же котельных отсеков. Разворотило, само собой…
Ну так 'вот те нате — хрен в томате': Тяга в топках стала стремительно падать, дым, не вытянутый трубами дым, стал растекаться по всем близлежащим помещениям. И главная проблема была не собственно в дыме — ну да, режет глаза, затрудняет видимость… Не это главное. Сжечь уголь полностью, до углекислого газа, (тоже не подарок) можно даже сейчас, в начале двадцать первого века, пожалуй, только в лаборатории. В любой печи шёл, идёт, и будет идти конкурирующий процесс с образованием газа угарного. А это та ещё дрянь. Если в воздухе всего один процент моноксида углерода — смертелен один вдох.
Конечно, когда дым смешивался с воздухом казематов и котельных, концентрация яда не достигала столь критических значений, но и дышали в такой атмосфере японские моряки не несколько секунд. Причём не просто дышали — таская снаряды весом в полцентнера или лопаты с углем, интенсивно таская, и лёгкие тоже вентилируешь весьма интенсивно…
Не говоря уже о том, что кроме собственно угарного газа в угольном дыме содержалось предостаточно и другой всевозможной дряни, которая, может, и не была столь токсична, но дыхательные пути раздражала здорово.
Ну и что, скажите, толку от комендора, который постоянно заходится в приступах кашля?.. От такого же кочегара?
Капитан первого ранга Терагаки, получив доклад о том, что творится во 'внутренностях' его 'Сикисимы' думал недолго:
— Погасить задымлённые топки, прекратить огонь из верхнего каземата…
— Дым распространяется и по нижнему, — добавил ещё одну ложку дёгтя старший артиллерист.
— Хорошо, — с ненавистью глянул командир броненосца на капитан — лейтенанта. — Эвакуировать все расчёты артиллерии правого борта из казематов… Рубка — машинному!
— Есть машинное! — донеслось из амбушюра.
— На какую скорость мы можем рассчитывать?
— В лучшем случае десять — одиннадцать узлов…
Минут за десять до этого попадания адмирал Того вышел на левое крыло мостика 'Микасы' — находясь в боевой рубке можно иметь более — менее оперативную информацию о состоянии собственного корабля, частично — о том, что творится на следующем в твоей кильватерной струе мателоте, но не более. Об остальных — очень эпизодические и неточные сведенья. Тем более, что многие из них уже потеряли возможность передавать сообщения ввиду того, что у них были сбиты мачты, стеньги, сгорели фалы…
