— А теперь «Полнолуние», если вы не против, — сказала Агилар, расчетливо отправив один-единственный, зато долгий лучистый взор в сторону мужчины.
Тот снова стал теребить галстук. Кивнул, сосредоточился, как школьник, готовящийся сделать объявление на общем сборе. Агилар даже умилилась. Он не подвёл: спел лучше прежнего, но опять не знал слова дальше первого куплета. Странно. Здесь эти песни с детства знают все…
— У меня ещё есть деньги, — лукаво объявил в микрофон Кассий, запустив руку в карман, и вызвав новое веселье среди гостей. Кто-то крикнул:
— Эта девушка тебе дорого обойдётся, парень!
Кассий только кивнул в ответ, с улыбкой разведя руками.
— Я мечтаю спеть с вами, сеньора Мария, свою любимую песню. Вот музыка, — у меня с собою случайно диск, я слушал его в дороге. Должно быть, не самая подходящая запись, не совсем караоке. Просто мелодию играет хороший оркестр. Но если бы у нас получилось… Если попробовать… Это моё самое горячее желание!
Мария, стараясь не выдать удивления, бросила быстрый взгляд на агента: он предложил ей спеть то, что сочиняли не на Суше. Эта мелодия называлась «За поворотом ждёт меня судьба». Она её знала. С недавних пор, когда к ней стали возвращаться фрагменты прошлого, она не сомневалась, почему знает эту песню, и про что в ней поётся.
Для внешних поворот открывает новую перспективу вдаль, и можно разгоняться, и можно бездумно мчаться до нового поворота, а можно не сворачивать вообще никогда.
У подводников всё не так.
В рифе каждый совершает множество поворотов; а ещё бывает, улицы-тоннели тянутся винтообразно. Пространство мира Моря сжато, свёрнуто, компактно. И в этом пространстве так же приближены причины и следствия твоих поступков, — не в пример непредсказуемой, алогичной, безумной жизни в Надмирье, где зло и добро перемешаны, и никогда не знаешь, чего ждать, и что будет с тобою завтра…
— Давайте попробуем! — подбодрила она Борджия, взмахнув ресницами и жестом, сводившим с ума её поклонников, повела руками с мягкими округлыми предплечьями.
К этим предплечьям Борджия давно мечтает приложиться губами.
Зазвучало вступление.
Оркестр мастерски исполнял мелодию, не перегрузив её лишними свободными вариациями.
«А запись вполне может служить фонограммой для вокального исполнения, — подумала Агилар. — Мой загадочный агент знает, что делает. Ну же, ладно!»
По экрану побежали слова, и Мария сделала вид, что читает. Они с Борджия сдвинулись ближе, чтобы видеть экран, ещё ближе: теперь Агилар задевала его своим бедром, а он всё не догадывался положить руку ей на талию…
Голова к голове, возможно, даже слишком близко, ближе, чем необходимо, — и песня зазвучала так, как будто они репетировали. К Марии Агилар вернулось ощущение полёта, переживаемое во время пения. И это почувствовали зрители.
Борджия держался молодцом: он не был ни нелеп, ни смешон, не делал лишних движений, не суетился. Он нашёл ту единственно верную манеру, которая делает выступающего привлекательным, и тоже весь ушёл в пение, поглядывая на женщину рядом и испытывая удовольствие от близости её волос, щёк, шеи и открытых плеч…
Он приподнял руку и осторожно коснулся её спины. Взгляд Марии сказал, что она ждала. Кассия захлестнула горячая волна. Он с энтузиазмом и старательно допел слова до конца, хотя непривычная роль вокалиста показалась ему мучительно трудной. «Ну и работёнка!» — подумал он, вытирая лоб, за неимением платка, рукавом.
Похвалил себя: вроде, не облажался. И Агилар, умело подстраиваясь, вытянула их песню до вполне приличного уровня.
— Попробуем как они, — заговорщицки шепнул Борджия, кивая на картинку на обложке диска и надеясь на то, что Мария не станет возражать против финальной сцены.
Он поднял её на плечо, совершенно забыв про только-только заживший перелом руки. Какой, на… перелом? Он забыл даже про сломанное ребро и разбитую в автомобильной аварии голову. Он чувствовал себя молодым и способным… ну, скажем, на многое способным.
Агилар послушно раскинула руки, выгнувшись вперёд высокой грудью и изобразив усталую птицу.
Борджия вернул её на землю, не без опаски заглядывая в глаза «певчей птичке» и желая одного — чтобы все шумные гости с их аплодисментами и криками «Браво, бис!» провалились в бездну, в самую глубокую мрачную бездну, и оставили его наедине с этой женщиной.
Улыбающаяся Лукреция выскочила на сцену, завладела двумя микрофонами на стойках, лишив гостей последней надежды продлить сеанс пения с Агилар. Как заправский конферансье, она что-то жизнерадостно и безостановочно трубила. Борджия и Агилар поняли, что сейчас самое время уйти незамеченными. Они спустились в толпу под сценой, и звуковые колонки рядом завибрировали, а над лужайкой оглушительно загремели танцевальные ритмы, вспугнув где-то неподалёку стаю зелёных попугаев, гнездившихся в верхушках старых эвкалиптов. Их пронзительные и громкие крики долго не затихали в паре кварталов от свадебной лужайки.
Агилар смело схватила своего агента за брючный ремень, подсунув под него длинные пальцы, и увлекла в темноту, подальше от разноцветных фонариков. Кассий почувствовал, как бешено разогналась кровь в жилах и тесными стали джинсы. Агилар смеялась и вела его в сторону дома.
— А ангел Ева? — вырвалось у Кассия, неожиданно вспомнившего, что нигде не видел своего ребёнка. Мать здесь, с ним, Лукреция на сцене…
Мария остановилась от неожиданности и отпустила его ремень. На её щеках проступил невидимый в темноте румянец стыда.
Её несказанно удивило то, что не она, а этот мужчина подумал о её девочке.
— Ева? Вон там, под цветочным сердцем, девушки фотографируются с ней. Ты помнил о моей дочери? — встала она перед Кассием.
— Как я могу забыть единственного ангелочка на этой свадьбе? — выкрутился он. — У меня вообще нет других ангелочков, это — первый.
Сказал, и не покривил душой.
— За ней приглядывает Лу и Фредерик, я могу быть абсолютно спокойна, — процедила с намёком Мария, взяла его за руку и повела к заднему входу в дом. Кассий не слишком упирался, едва успевая отмечать, как они проходят сквозь большую, заваленную дамскими вещами комнату, через эту комнату ещё в комнату, там дверь за его спиной хлопнула и немедленно закрылась на ключ.
* * *
«Что я делаю? Я же влюблена в офицера Моря! А соблазнила мужчину Суши. Да ещё своего собственного агента. А он к тому же, старше. Нет, нестарый, но ведь не тот, не тот, о ком я мечтала! Что я делаю? Что я себе позволила? А он хорош: и ласковый, и осторожный… А я — падшая женщина, я всё-таки ступила на путь разврата, а ведь боялась этого больше всего! Оттличчного такого ррразврата… укусить его, что ли? Вот сюда, за мочку уха… Ах, так? Вот, именно так падшие женщины и предают свою любовь. Теперь я не посмею даже приблизиться к сероглазому офицеру в хакама, а он придёт! Он когда-нибудь вернётся. Мужчины, они такие — нюхом чуют… Больше этого не делай, Агилар, не позволяй себе такое… ну, разве что ещё разок, сегодня уж всё равно…» И она снова запрыгнула на Кассия.
— Больше так не делай? Это мне? — охнул тот.
Агилар поняла, что выболтала часть своего внутреннего монолога и тихо засмеялась.
— Хватило бы сил вернуться назад, к гостям… — прошептала она, щекоча Борджия спустившейся тугой прядью волос.
— Мы… будем… очень… расчетливо… тратить… — отозвался Касс, в улёте от полного слияния с женщиной, тело которой трепетало и пело в его ладонях. «Только не умри, старина, под ней, только не умри — от радости или…» — он выдохнул в унисон с Марией и, разметавшись, лежал с бешено бьющимся сердцем.
«Хочу троих детей. Нет, пятерых. С ней. Пятерых хорошеньких малышей. Она сможет. Эта — всё сможет!»
Проводив возбуждение, он решился спросить, стараясь при этом не думать, куда заведёт разговор:
— Далеко-далеко отсюда тебя звали Эмилия. Ты знаешь это?
— Да.
Она затаилась.
— Я не буду вспоминать об этом, раз ты не хочешь.
— Обо мне — не хочу. О тебе. Как ты узнал моё имя?
— Я следовал за тобой, — шепнул Кассий. А совесть спросила: «Ты опять за своё? Зачем соврал ей?»
«Потому что я люблю её и хочу её. И я хочу растить нашего ребёнка» — ответил совести Кассий.
«А без вранья никак?»
«Получается, никак. На моём плече лежит счастливая женщина. Я хочу сделать её ещё счастливее. Какая ей разница, как я это сделаю?»
— Ты? Следовал за мной? Что это значит?
— Я искал тебя, Мария.
«Что, опять вру? Если вру, то самую малость: сегодня я по-настоящему понял, почему оказался там, где оказался. Ради этой женщины».
Мария лежала, затаив дыхание. Она размышляла.
