Романович и предполагал, таран с воротами не справился… Что не мешало ему ощущать себя обреченным и загнанным в ловушку.
Ощущать ровно до того мгновения, когда пришедшие на выручку северянам дружинники не устремилась в атаку тяжелым галопом!
— БЕ-Е-Е-Е-ЕЙ!!!
— ХУРРРА-А-А-А!!!
Спешенные татары, зажатые с одной стороны крепостной стеной и рвом, а с другой — надолбами и атакующими русичами, все же не побежали, а попытались встретить воев залпом стрел. Высоко в небо устремились срезни, направляясь к гридям — да только последние лучше прочих защищены от стрел! Ровно, как и их кони… Тем более от срезней, способных разве что звенья кольчуги пробить, да и то с близкого расстояния!
Впрочем, кого-то они все одно ранили. А кого-то и убили, удачно угодив в незащищенный броней участок тела наездника или скакуна, свалив того на разгоне на землю… Но кованая рать русичей продолжила атаку, не считаясь с потерями! А спешенные поганые продолжили стоять на месте, не имея возможности бежать и беспрерывно выбивать жеребцов орусутов на безопасном для себя расстоянии…
Так они дали второй залп, третий, четвертый… Но проскакав галопом чуть более сотни шагов, дружинники все же дотянулись до татар, у которых не нашлось даже копий, кои они смогли бы склонить навстречу панцирным всадникам! И не выдержав, агаряне начали разбегаться еще до того, как копыта тяжелых жеребцов втоптали бы их в землю, а мечи и копьях русичей обагрились бы их кровью!
Впрочем, как кажется, бегство татар было организованным — или хотя бы оговоренным заранее. Ибо поначалу поганые сумели расступиться в стороны так ловко, что скачущие на острие обоих клиньев всадники не удержали коней — и вместе с ними полетели на дно рва…
Но следом туда во множестве полетели и татары! Преследуемые и теснимые русичами, сбитые на скаку тяжелыми жеребцами или же вытолкнутые собственными соратниками, стремительно теряющими всякое мужество… Впрочем, их увечья и даже смерть были еще не столь ужасны, как участь тех, кого гриди догнали — и принялись жестоко рубить мечами и топорами, колоть уцелевшими пиками без всякой жалости!
Конечно же, агаряне прекратили штурм. Но уже поднявшиеся на стену поганые, пропустившие атаку старшей дружины (увлеклись боем в городнях!), оставили всякие попытки прорваться в вежи. Теперь они принялись спешно занимать места у бойниц и в брешах облама… И уже пару мгновений спустя со стены вниз полетели сотни срезней, раня и убивая дружинников!
— Бе-е-е-ей!!!
Видя бедственное положение русичей, явившихся на помощь северянам, последнее уцелевшие защитники вежей с ревом атаковали врага! В то время как князь ринулся к набатному колоколу, и, схватившись правой, здоровой рукой за веревку, тянущуюся к «языку», отчаянно дернул ее в сторону! От оглушительного звона заложило уши — но Даниил Романович, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, продолжить бить в набат. Бить в надежде, что вои городского полка Чернигова все поймут — и придут на помощь вопреки княжескому приказу…
— Владыко, слышишь! В набатный колокол бьют наши, на помощь зовут!
Епископ Порфирий, неотрывно стоящий у бойницы воротной башни, слышал все прекрасно — но зная о княжеском наказе, не смел ему перечить. Хотя и душа его при этом разрывалась надвое…
— Владыко…
— Да слышу я, слышу!
Епископ, обуреваемый противоречивыми чувствами, ответил чересчур резко, отчего стало ему стыдно перед Гаврилой — воеводой городского полка Чернигова. Однако князь Мстислав Глебович, зная и про боевитость, и про излишнюю горячность последнего, именно Порфирию доверил стену старого града, наказав Гавриле во всем слушаться владыку — а епископу действовать строго по княжьему замыслу…
И Порфирий дал обещание, что выполнит его в точности.
А теперь…
Теперь он совершенно не знал, как поступить. С одной стороны — твердый наказ Мстислава Глебовича, коий епископ собирался твердо выполнить, невзирая ни на что! А с другой — Порфирий был посвящен в план грядущего боя. И потому знал, что конная владимирская рать должна была вступить в бой уже после того, как враг прорвется за стены и начнет теснить последних уцелевших защитников… Тем самым царские гриди прикрыли бы их отход.
Но вместо этого дружинники спешились и поднялись на городни, куда чуть ранее отправились и ополченцы из расчетов крепостных пороков! А ведь те также должны были отступить, причем уже давно… И Порфирию стало совершенно очевидно то, что княжья задумка на битву не сработала, что события складываются иначе, чем задумал раненый и оглушенный Мстислав Глебович, покуда так и не пришедший в сознание… И что кто-то на внешней стене Чернигова, также зная, что городской полк обязан не покидать старого града, все же бьет, непрерывно бьет в набатный колокол, очевидно, требуя помощи!
Выбор, что делать, остался за епископом. И в эти самые мгновения Порфирий отчаянно колебался, понимая, что сейчас от его решения зависит судьба града и всех его жителей…
Какое же непростое, это решение!
— Господи! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Дай мне мужество изменить то, что я могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого… Аминь!
Обратившись к Господу в короткой, горячей молитве, Порфирий попросил положить ему на сердце правильное решение — такое же правильное решение, что Господь дает исповедующему священнику… И молитва помогла, отогнав все сомнения и позволив епископу услышать голос совести и собственного сердца!
— Открыть ворота! Все — за стену!!! Поспешим на помощь нашим братьям!
Мощный голос епископа, привычного к пронзительным проповедям, разнесся далеко в стороны, вдоль городней… А в ответ с примыкающих к надвратной башне прясел раздалось мощное, многоголосное:
— СЕВЕ-Е-Е-Е-ЕРРР!!!
— Держись братцы, держись!
Ощущая солоноватый привкус крови на губах, я отчаянно отбиваюсь от наседающих на нас хошучи, целиком и полностью положившись на преимущество харалужного меча. Новгородская легированная сталь, встречаясь с монгольскими клинками, рубит их — как рубит древка и шестоперов, и маленьких кавалерийских топориков… И стальные пластины ламеллярных или ламинарных монгольских панцирей, позволяя мне сдерживать напор поганых, давящих немногих оставшихся в строю отроков!
…Таран гридей Гордея пришелся как нельзя кстати, отогнав легких татарских всадников — что, в свою очередь, позволило мне увести большую часть младшей дружины за собой! Мне при этом едва ли плохо не стало от подачи протяжных сигналов в витой турий рог… Ратники, последовавшие за мной — и развивающимся на ветру стягом с ликом Пресвятой Богородицы «Знамение» — откатились до нескольких проходов в надолбах. Где мы разбились на сотни и разделились на «мечников», сдерживающих натиск поганых, и лучников, посылающих стрелы
