Но вместо ответов, на него посыпался град беспорядочных вопросов и возгласов.
— Что с вами? У вас кровь! Вот, возьмите скорее платок! А кто был этот страшный человек с саблей? Он? Глаза какие — ах! Чёрный весь, худой. Лицо как череп! Кощей Бессмертный!.. — она вдруг запнулась. — Да, вылитый Кощей Бессмертный! А мёртвый? Вы видели мёртвого? Это дядюшка Аскольд, да? Ой, ужас, ужас! Куда всё подевалось?! Оно же было, я видела! Было и пропало! Это призраки, да?
Н…не совсем, — Ивенскому удалось, наконец, вставить своё неуверенное слово в её сумбурный монолог. — И не суть!.. Удальцев! Дайте же даме воды! И мне тоже!.. И сами выпейте, на вас лица нет! И знаете что? Давайте-ка переместимся в приёмную, здесь стало душно! — это он деликатничал. На самом деле, в комнате стоял отвратительный кислый запах из-за слабого желудка Тита Ардалионовича.
Перемещение прошло сравнительно удачно, никто никуда не упал. Только Удальцев, пошатнувшись, задел плечом шкафчик, на пол со звоном посыпались пузырьки и склянки. На шум со двора вбежал караульный.
— Пшёл прочь! — велел Тит Ардалионович, чрезвычайно раздосадованный собственной неловкостью. — Здесь для тебя нет ничего интересного.
Караульный удивлено пискнул: «Слушаюс-с!» и скрылся. Он никогда ещё не видел, чтобы у господ сыскных были такие лица — один другого зеленее. И барышня выглядела им под стать.
Тем временем, Роман Григорьевич в какой-то мере пришёл в себя и вспомнил о приличиях.
— Особая канцелярия, агенты Ивенский, Удальцев к вашим услугам, — представился коротко, без чинов, но всё лучше, чем ничего. — С кем имеем честь… мадемуазель? — вроде бы, кольца у не видно… Тьфу, какое кольцо, она же в перчатках!
Однако, угадал. Барышня против «мадемуазели» возражать не стала:
— Понурова Екатерина Рюриковна, приехала из Вильны, служу классной наставницей в институте благородных девиц, — ответила достаточно вразумительно, и Роман Григорьевич решил, что, пожалуй, она не так безнадёжна, как ему показалось вначале.
— Понурова? Покойный Аскольд Аскольдович Понуров…
— Мой кровный родственник по отцовской линии… Послушайте, господин агент, вам нужно привести в порядок лицо, вы весь в крови!.. Да не размазывайте же! Позвольте… — она решительно сняла перчатки, развязала ленты капора и достала из сумочки ещё один безукоризненно чистый платок.
Роман Григорьевич нехотя, морщась, но «позволил». «Должно быть, на девице Понуровой так сказывается должность классной наставницы, что она не может выносить беспорядка», — решил он, не стал сопротивляться, и в результате её стараний обрёл, наконец, более ли менее благопристойный вид. Тит Ардалионович наблюдал за процедурой не без зависти и думал, насколько было бы романтичнее, если бы у него тоже пошла кровь носом, а не другая субстанция через рот! Ах, ну почему Роману Григорьевичу везёт всегда и во всём, а ему, несчастному Титу, не везёт никогда?! Но если бы он высказал эти соображения вслух, Роман Григорьевич с ним категорически не согласился бы. После трагедии (так он это для себя определил — «трагедия») с Лизанькой и известия о порочном поведении родной матери он успел дать себе зарок: никогда боле не пытаться связать свою судьбу с женщиной, и вообще, держаться от них как можно дальше, даже не смотреть в их сторону, поскольку они — существа неверные, коварные и поддающиеся дурному влиянию извне. Однако, появление девицы Понуровой, и особенно её личное участие в благополучии Романа Григорьевича грозило это решение поколебать, потому как она, не смотря на свои учительские замашки, была в самом деле очень мила с виду, руку имела лёгкую и нежную, и от платка её пахло зелёным яблоком.
— Давайте вернёмся к родственнику! — призвал он, как только получил свободу. — Что вы можете сказать по поводу его безвременной кончины? У него были враги?
Увы. Екатерина Рюриковна не могла сказать ничего. Живым она своего «дядюшку» (на самом деле, она приходилась ему не простой племянницей, а внучатой — покойнику от роду было под двести лет) не видела никогда в жизни, и знала о нём лишь из семейных преданий. Но некоторое время назад пришла бумага от душеприказчика. Столетиями не дававший о себе знать Аскольд Аскольдович вдруг вспомнил о семье и оставил всё своё имущество «тому из рода дворян Понуровых, у кого на левой ладони обнаружится родимое пятно размером с чечевичное зерно или крупнее. Если же обладателей оного пятна окажется несколько, наследство должно быть разделено меж ними в равных долях» — так было сказано в завещании. Обрадованные «дворяне Понуровы» — род захудалый, небогатый, но необыкновенно дружный — быстренько списались меж собой, и выяснилось, что единственным претендентом на наследство была Катенька, младшая дочь Рюрика Синеусовича Понурова, служившего земским лекарем в Поневежском уезде. «Ну, хоть из семьи не уйдёт богатство!» — искренне обрадовалась обделённая родня, и отрядила Катеньку в столицу. Она приехала поездом, вторым классом, побывала у душеприказчика, в участке запаслась нужной бумагой, нашла дядюшкин дом, а тут ТАКОЕ…
Барышня нервно всхлипнула, и Тит Ардалионович ужаснулся, представив себе положение бедняжки. Ведь податься ей в чужом городе некуда, он должна будет остаться в этом страшном, окровавленном доме, среди опасных колдовских вещей, в компании голодного домового и призрака убитого родственника…
Должно быть, мысли Романа Григорьевича развивались в том же направлении, но он был менее чувствителен и более практичен.
— Скажите, Екатерина Рюриковна, не сведущи ли вы в магии либо ведовстве? — он красноречиво взглянул на её левую руку, отмеченную «ведьминой печатью».[36]
Щёки девицы Понуровой чуть порозовели, она ответила смущённо:
— Я недавно окончила экстерном женские курсы при Виленском оккультном училище. Но потом мне пришлось…
— Прекрасно! — не стал вдаваться в детали её прошлой жизни агент Ивенский. — Значит, с колдовским имуществом покойника вы как-нибудь сумеете разобраться. Я бы на вашем месте от него избавился, впрочем, как вам будет угодно… Потустороннее вас, надеюсь, не пугает? То, что вы видели сегодня — не призрак, но здесь и таковой имеется, примите к сведению. Господин Понуров бродит по дому с перерезанной шеей и воет самым пренеприятнейшим образом.
— Ничего, — вздохнула Екатерина Рюриковна смиренно, — У нас в доме водилась повешенная дама, так что мне не привыкать. К тому же, я умею с ними обращаться.
— Рад за вас, — снова одобрил Роман Григорьевич. — Что ещё… Ах, да! Домовой здешний любит печёное, советую с ним ладить, он весьма проницателен и смышлён…
