— Отнял, было, — Менелай ухмыльнулся, что-то вспомнив. — Но из него трудно что-либо сделать.
— Я хочу попробовать, — сказал Диомед.
Менелай обратился к брату:
— Я половину продал… Кое-как, его и продать непросто. Оно было ни к чему не пригодно…
Диомед отвернулся, потеряв интерес.
Мало кто знает, что поединок Ахилла с Пентесилеей случился в тот же день, что и поединок, с позволения сказать, Ахилла с Парисом. Мало кто помнит вообще такое имя — Пентесилея.
Конечно же, она не была амазонкой, как изображено на чернофигурной вазе классической эпохи. Конечно же, она была сестрой-любовницей Сарпедона, у хеттов так было принято: сестры они же и любовницы. Амазонок хетты не знали, амазонок выдумали поэты, от которых Аполлон отвернулся.
В тот ветреный денек Пентесилея не плакала.
— Ты уверен, что мирмидоняне пойдут на город?
— Они безумны, — почтительно отвечал предводитель железного отряда, — они приближаются к самым стенам, с каждым боем все ближе.
— Это хорошо, — мечтательно проговорила женщина.
Она была на десять лет старше своего Сарпедона. Она ценила его. Нет, она его обожала. Ей с ним бывало лучше, чем Ахиллесу с Патроклом.
— Я попытаюсь убить его, — сказала Пентесилея.
Железный вождь покачал головой в шлеме, но отговаривать ее не стал. Он знал, что Пентесилея посвятила себя богам смерти, что ж, пусть пробует. Кто-то же должен когда-нибудь убить басилевса мирмидонян.
— Пусть они видят, что ты женщина. Тогда тебе легче будет подобраться к нему.
— Хорошо, что я не срезала волосы.
До начала сражения есть еще немного времени. Мирмидоняне, вопреки советам Атридесов, отсчитывают шаг за шагом по пыльной равнине к стенам. Парис щиплет тетиву и отсчитывает стрелу за стрелой, они пока недвижимы, но у каждой на конце странный металл — железо. Хетты знают, что это, хетты отсчитывают своих погибших, к которым прибавится сегодня кто-то; среди хеттов женщина, она не очень красива, зато царского рода, и никто не может помешать ей умереть, когда вздумается. Хищная птица парит над всем этим, презирая стервятников: давно пора разогнать их, собравшись вместе, коршунам, ястребам и орлам, в поход-полет возмездия, как сделали люди там внизу…
А мы вспомним Терсита, был и такой человек.
Похоже, слово «дерзить» произошло от его имени. Вести себя как Терсит — «терсить». Его ославили в веках подонком и негодяем. Между тем, возможно, он тоже искал бессмертия, он нашел свое НЕЧТО, без чего не пускают к богам. Нечто совсем новое… И даже попал в поле зрения Кассандры, отпечатался в «Илиаде»: имя сохранилось в списке.
Это был первый демократ в истории человечества. Отец демократии, не меньше. Его НЕЧТО не приобрело сторонников в древнюю эпоху. Терсит опередил свое время примерно на 800 лет.
«Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность,
Все позволяя себе, что казалось смешно для народа».
Народу казалось смешно возражать басилевсам словом, а не силой. Басилевсы попросту били Терсита, несколько раз покалечили, но он снова подымал голову, снова говорил… Убили его в один день с Ахиллесом.
Чтобы понять чужой бой, надо почувствовать его своим.
Вот ты смотришь на ворота, Ахилл, ты ждешь, когда же они откроются, ты не умеешь ждать и не способен дождаться, тебя не тревожит ветер с моря, ты не замечаешь его, и, не выдерживая, ты бежишь вперед, обгоняя преданных твоему отцу Пелею воинов.
Они привыкли, что ты убегаешь, тебя за то и прозвали быстроногим, ты не очень хорошо бегаешь, но ты нетерпелив. Это введет в заблуждение исследователей твоего образа. Они запутаются в вопросе, как так быстроногий Ахилл не смог догнать Гектора, и даже произведут на свет знаменитую математическую загадку: «Почему Ахилл никогда не обгонит черепаху?»
Ты крайне нетерпелив и невоспитан. Ворота натужно отворяются, твои глаза увидели бы хеттов, если б не солнце. Солнечный свет мешает тебе, он с детства мешал тебе, а особенно ненавистен стал после гибели Патрокла, твоего единственного друга.
Ты бы убил солнце, но оно далеко.
Потрясая копьем, ты не думаешь о смерти, подхалимы убедили тебя, что ты неуязвим. Но хетты опасны не диковинным оружием, о нем ты мало что слышал. Хетты опасны тем, что мало слышали о тебе, Ахилл, сын Пелея.
О ужас, они не боятся тебя!
Солнце бьет по глазам, и первый бросок неудачен. Копья направлены и в тебя, ты поднимаешь щит… Вот это лучше: отражаясь от полированной медной поверхности, солнце делается твоим помощником. Солнечные зайчики разлетаются, словно дротики. Ты сверкаешь впереди всех, и жертва сама спешит к тебе.
Ты приманка, Ахилл, ты вступаешь в поединок, опережая мирмидонян, но они следуют второй волной, девятым валом, кто как, именно их удары накрыли Гектора, это ваша тактика. Мирмидоняне и хетты сшибаются, месть на месть, мертвый Патрокл и мертвый Сарпедон.
Страсть на страсть. Поздняя любовь Пентесилеи и болезненная — Ахилла.
Темная фигура, солнце бьет ей в спину, ты видишь силуэт, силуэт поднял копье и одновременно щит. Так бросать неудобно, ты усмехаешься, Ахилл, ты хочешь сломать этот темный силуэт. Твой удар наконец-то точен, что-то перегибается пополам, а ты еще и не выпустил копье, ты бьешь второй раз и повторным ударом опрокидываешь это наземь.
— Ты убил женщину, трус! — кричит хетт, дикий выговор, какие же они варвары.
Она лежит, и солнце, до того очернявшее ее, теперь высвечивает золотые волосы. Тебе она кажется прекрасной, потому что она умирает. Вы с Патроклом любили умирающих женщин, даже больше, чем умирающих мужчин.
Посреди схватки ты бы овладел ею, ты ведь не дикарь, не варвар, тебе доступны удовольствия воина. Ты бы скомандовал мирмидонянам, и они бы прикрыли твою спину. Они бы поняли тебя.
Ты бы заглянул ей в глаза, это было бы последнее, что она бы увидела, и она ушла бы к Аиду, унося тебя как послание Патроклу.
Но этот Терсит…
Ты редко удивляешься, но сейчас ты слегка удивлен, Парис. Тебе некому мстить, и не хочется. Он тебе надоел, и только-то. Но что есть в твоей жизни серьезней твоих прихотей, Парис?
Тебе он сильно надоел.
Ты думал, строй хеттов расступится, и ты выступишь, ты окликнешь его, тебе все равно, но пусть он знает, кому именно он больше всех надоел.
Тебе безразлично, что скажут длинноодежные троянки, назовут ли тебя трусом, будет ли у вас поединок или охота на Ахиллеса. Тебе все равно, и в этом твое преимущество перед Гектором. Ты не собираешься превращаться в жертву, никогда, ты намерен нынче же ночью вывести Елену на стену и любить ее, любить, как никто, глядя на луну и, может быть, на погребальный костер вдалеке.
Ты не ищешь славы. Что ты будешь с ней делать?
Тебе не хочется пятнать убийством имя Афродиты, и потому ты призываешь Аполлона.
— Ну? — взываешь ты. — Ради Кассандры!
А удивлен ты оттого, что Ахилл не свободен для боя, и окликнуть тебе некого. Мирмидоняне окружают его кольцом, зачем? Он становится на колени перед убитой им хеттеянкой. Распускает поясную перевязь…
А кто это кричит сзади? Хромой, скособоченный, но еще не старик. Интересно…
Ты прислушиваешься. Ты разбираешь слова.
— Глядите, глядите хорошенько, ахейцы, для чего мы гнием под Троей! Не отворачивайтесь! Агамемнон хоть прячет ворованные богатства, отобранные у вас, добытые вами. Но это-то вы видите! Вот для чего война Ахиллесу: забавляться с женщинами среди трупов! А для чего она Одиссею? Я вам скажу, для чего она Одиссею! Я вам скажу то, чего никто из вас не знает…
Два копья пронзили Терсита одновременно. Два копья, брошенные с двух разных сторон. Одно метнул Ахилл с трех шагов. Кто направил другое, шагов с десяти, никто не заметил.
Вернувшись к Пентесилее, Ахилл увидал, что она уже мертва. Он разочарованно прикусил губу, обернулся к Трое и встретил чей-то насмешливый взгляд.
Ему почудилось, то был взгляд Аполлона.
И жутчайшая боль пронзила его существо где-то внизу!!!
Так вот, оказывается, что все они чувствовали?!
Нет.
Вернее, не только.
— Я хотел обратить твое внимание на себя, Ахилл! — закричал Парис. — Я передумал убивать тебя.
Ты опускаешь глаза, тебе страшно посмотреть вниз. Эй, быстроногий, что это входит и выходит из твоей ступни?
Как стрела могла с такого расстояния так обездвижить тебя? Как, без вмешательства зловредного бога?!
Ты вспоминаешь, как называется тот никчемный хеттский металл, который Менелай сдуру купил и предлагал всем подряд, не зная, как его обрабатывать.
Ты кричишь, глядя прямо на солнце, не отводя глаз: лучше ослепнуть, чем видеть то, что внизу.
Хетты опрокидывают мирмидонян.
