Шасти обернулась, крепко сжимая в руках колбасу.
И я увидел, что это не Шасти, а незнакомый парень! Повыше меня, крепкий, темноволосый. Заглатывающий мою колбаску так, что его небольшецкий кадык ходуном ходил на горле!
— Стоять, мелкая обманщица! — выдохнул я фразу, заготовленную не для него.
Парень от удивления подавился колбасой так, что на глазах выступили слёзы, но всё равно проглотил последний кусок и даже пальцы облизал.
— Ах так! — возмутился я.
Прыгнул на него и свалил, едва не в костёр.
И мы покатились по земле!
Нет, это была не девчонка! Парень оказался вёрткий и почти такой же сильный, как я. Мне с огромным трудом удалось прижать его, гада, к земле. Да и то лишь потому, что в руках у меня всё ещё был нож.
Захват, перекат! Оружие привычно оказалось у чужого горла, и пожиратель колбасы перестал отбиваться, замерев, наконец.
— Ну, ты и зараза! Ты зачем за мной шёл, а? Шпион несчастный!
Парень молчал, сипло дыша. Видать, горлышко оцарапал моей колбаской, скотина!
— Я тебе башку сейчас отрежу! Ты зачем за мной крался? Отвечай, или… — Я чувствительно надавил лезвием на тощее горло с едва начавшим формироваться кадыком. Вряд ли парень был старше меня больше, чем на год-два. — Я ведь зарежу, за мной не заржавеет! Отвечай, кто такой⁈ Зачем за мной шёл⁈
— Ни зачем! — сипло огрызнулся парень. Лицо было незнакомое, низкий глухой голос — тоже.
— Я злой! Жрать хочу! — я встряхнул его свободной рукой. — Ты щас труп будешь! Понял?
— Да ты — вообще мудак редкий! — вдруг разозлился парень и рванулся так, что едва не порезался. Взвизгнул от боли: — Да, ты достал уже со своими ножами!
Парень говорил так, словно уже знал меня раньше.
Я задумался, всматриваясь в более широкое, чем у волков и барсов лицо. Может, это колдун под детской личиной?
Или в лагере барсов и волков нашёлся предатель? И тоже спешит сейчас в ставку терия Вердена?
Вот только припасы у него кончились, а тут — моя колбаса. Вот же тварь!
Видя, что я задумался, парень дёрнулся, надеясь вывернуться из захвата. Но не на того напал! Брызнула кровь — нож был острый. И он со стоном обмяк.
А его лицо…
Я захлопал глазами! Совершенно нормальный с виду парнишка, распластанный подо мной, вдруг стал обрастать бурой шерстью, а уши его заострились, как у собаки…
— Бля… — выдохнул я.
Пленник по моему лицу понял, что происходит, и испугался. Похоже, он сам этого не ожидал.
Покосился на своё шерстяное плечо, потом на меня, непонятно выругался сквозь зубы, и превращение прекратилось.
Зверем он так и не стал. Только на макушке остались торчать пушистые уши, а тело даже отыграло назад — шерсть исчезла. А потом и уши посветлели и стали совершенно человеческими.
— Ты кто? — выдавил я, липнувшие к зубам слова.
— Ещё и нож заговорил, скотина! — буркнул парень.
Это не я, это Шасти заговорила нож. И совсем для другого. Но я промолчал, разглядывая пленника и уже начиная догадываться, кто он.
Ночь была тихая, тёплая, звёздная. Ласково светила луна. Мы лежали неподвижно, и скоро в кустах заорали цикады, затрещал козодой.
«Вот же блин, — думал я, не понимая, что теперь делать. — Да как это так? Да разве такое бывает?»
Парнишка мрачно сопел и косился на нож, который я не собирался убирать от его горла.
— Ну, так зачем ты за мной шёл, зараза ты лохматая, а? — грозно спросил я.
— Ненавижу! — прошипел он сквозь сжатые зубы.
Глава 3
Волк — это звучит гордо
— Колбаски, значит, захотел, да? А я — виноват?
Злость моя вдруг пропала. Чего мы как два зверя, в самом деле?
Ну ладно — волк, скотина неразумная. Но я-то ведь — человек. Хотя колбасы жалко, конечно…
Пленник молчал. Даже морду наглую вбок отвернул, чтобы на меня не глядеть.
— Повторяю вопрос: за-чем? — Я придавил его шею ножом. — Если ты меня ненавидишь, зачем за мной бегаешь? Ну, вылечился — и лети домой. Зачем ты пошёл за мной, а, зверюга лохматая?
Бурка сипло вздохнул.
Я ждал.
— Ну ладно, — сжалился я. — Зачем-то пошёл. Допустим, тупо колбасу мою сожрать захотелось. А ненавидишь за что?
Я старался улыбаться. Мне надо было его как-то разговорить. Не лежать же так всю ночь? И вязать его мне нечем, и убивать жалко.
— Бу-рка? — позвал я. — Ну чего ты взбесился, а, сукин ты сын?
— Сам не знаешь, что ли? — просипел он куда-то в ночь, не поворачивая головы.
— Нет. — Я даже плечами пожал для убедительности. — Ты же помнишь, что у меня — глубокие провалы в памяти.
— Ну и заткнись, раз так, — пробурчал мой волк. — Есть такое, чего нельзя чужакам рассказывать.
— А почему? — голос мой, вроде, звучал вполне миролюбиво.
— А потому что ты — дикое человечье отродье. Тупиковая ветвь развития цивилизации.
Ничего себе, поворот! Волк-оборотень говорит мне, что я — тупиковая ветвь.
— А ты берега не попутал, нет? — удивился я.
— Да вы все — уроды проклятые! — взвился Бурка. — Презренный род поработителей, которые травят наших людей этим проклятым молоком!
«Ага, людей, значит», — отметил я про себя.
Похоже, Бурка, несмотря на свой естественно-мохнатый облик, настоящим «людём» считал именно себя.
— По-твоему: мы — это не люди? — улыбнулся я.
— Конечно, нет!
