— Об этом вам лучше спросить у Кальтенбруннера, мой Вечный Фельдфебель. Мне же приказано доставить Отшельника в Берлин.
— Чтобы показательно распять на кресте посреди Александерплац? — расплылся в улыбке Зебольд.
— Понимаю, что в качестве дублера вам обязательно хочется выступить во время распятия Отшельника у здания рейхсканцелярии или в скверике неподалеку от Главного управления имперской безопасности. Но мой вам совет: будьте чуточку скромнее, Зебольд. Соответствуйте своему таланту и призванию фельдфебеля.
— Вот так всегда: ты подаешь прекрасную идею, а тебе напоминают о том, что ты всего лишь фельдфебель!
— Вечный Фельдфебель, — уточнил Штубер.
— И я должен этим гордиться?
— Вы, мой вечный фельдфебель, — нет, не должны.
— Что-то я не пойму вас, барон.
— Это вами, своим вечным фельдфебелем, должен гордиться наш вермахт.
— Как же неоспоримо вы умеете убеждать, господин гауптштурмфюрер, — иронично признал его правоту Зебольд.
— У каждого свой талант, мой Вечный Фельдфебель. Все, я появлюсь здесь через полтора часа. Распятием руководите вы, мой римский легионер. И помните приказ, касающийся Отшельника.
31
Штаб «Регенвурмлагеря» располагался в глубине возвышенности и представлял собой мощную гранитную цитадель, обрамленную гроздьями дотов. Все три подхода к нему вели через узкие пешеходные тоннели, простреливаемые пулеметами из обеих стен, на двух уровнях. Такой же кинжальный огонь «изрыгали» и доты, возле которых эти ходы раздваивались, — один уводил в основательно заминированный тупик-ловушку, другой — к штабу.
Прорваться через такие заслоны способен был разве что дьявол. И барон фон Риттер был уверен, что взять его логово можно будет только измором. Вот почему он приказал начать прокладку двух эвакуационных ходов, один из которых уводил на поверхность, в хорошо замаскированную пещеру, притаившуюся посреди горного соснового леса; другой — в глубь материка, в карстовые пещеры, по которым можно было уходить еще километра три, чтобы в конце концов оказаться на берегу Одера.
Главный ход, по которому немногочисленные штабисты попадали в цитадель «СС-Франконии», представал в виде извилистого тоннеля, мрачность коего не развеивали даже щедро развешанные по изгибам электрические светильники. Но прежде чем войти в него, бригаденфюрер, уже в который раз наткнулся на высеченный из камня крест, с распятым на нем Иисусом Христом. На первое из тех сорока пяти распятий, которых его предшественник штандартенфюрер Овербек приказал «изваять» по всему периметру огромного «Регенвурмлагеря».
Правда, «изваяно» было только пять, однако комендант уже знал, что в лагере появился какой-то талантливый скульптор-славянин из недоучившихся семинаристов, который, вместе со своими подмастерьями, способен создать еще с десяток подобных скульптур.
— Так что будем делать со всеми этими распятиями? — почти машинально поинтересовался адъютант Удо Вольраб, помня, что, еще будучи заместителем коменданта, барон фон Риттер не мог спокойно проходить мимо ни одного из этих распятных крестов.
— То же, что и с самим штандартенфюрером СС Овербеком.
Вольраб непонимающе уставился на бригаденфюрера.
— То есть расстрелять?!
— А что вас так удивляет? Да, расстрелять. Как только настанет время. Ибо такова воля Германии.
— Но пока что действует приказ, согласно которому в нашем лагере должно быть установлено сорок пять распятий. Сорок пять, — возмущенно повторил он, — цифра названа в приказе. Пожелаете отменить?
— Зачем? — задумчиво спросил барон фон Риттер, и адъютант впервые заметил, что комендант осматривает распятие не с ненавистью, как это обычно делал, а с интересом. — Чтобы потом долго гадали, кого считать более безумным: того сумасшедшего, по чьему приказу эти распятия высекали из камня, или того, по чьему их уничтожали?
— Ну, так ставить вопрос никто не осмелится.
— А вы все же поставьте его.
— Для отмены приказа бывшего коменданта достаточно констатации того, что распятия эти появились по приказу… сумасшедшего.
— Неужели кто-то мог бы предположить, что в этом подземелье подобные изваяния могли появиться по приказу кого-то, все еще не сошедшего с ума?
Вопрос оказался настолько сложным и философски запутанным, что Вольраб даже не пытался осмыслить его.
— Не мог бы, — машинально ответил он.
— Кстати, почему Овербек решил, что распятий должно быть сорок пять?
— Вот именно, почему? — все так же машинально поддержал Гитлера его адъютант.
— Ни с одной датой, ни с одним числом, связанным с Иисусом, Девой Марией и вообще с Библией это, по-моему, не совпадает.
— Очевидно, потому мой фюрер, что твердо решил для себя: в сорок пятом году Германия погибнет!
Фон Риттер взглянул на него, как инквизитор на чернокнижника, и мысленно содрогнулся. Ему и в голову не приходило, что число подземных распятий может быть привязано к предполагаемой дате окончания войны.
— Вы… тоже в этом уверены, Вольраб?
— Сейчас мы говорим о штандартенфюрере Овербеке и затеянной им игре в нумерологию.
— Следовательно, он был окончательно уверен?..
— Что Германия уже не просто проиграет нынешнюю войну, как не раз проигрывала до этого, а погибнет как страна, как рейх.
Бригаденфюрер снова внимательно взглянул на адъютанта, словно заподозрил, что тот сам выдумал такое объяснение, и вновь перевел взгляд на распятие.
Крест был выдолблен в нише, очень напоминающей гробницу, как если бы ее, «стоя», вмуровали в стену. Волосы и венец на голове Христа были сделаны мастером таким образом, что очень напоминали каску с начертанными на ней буквами «СС». Именно так «Христос в каске воина СС», и воспринималось это изваяние, которое солдаты гарнизона уже называли между собой «СС-Распятием».
— Странно, почему Овербек решил, что крах наступит в сорок пятом?
— Теперь для этого уже не нужно быть пророком.
— Однако Овербек отдавал свой приказ еще в сорок первом, кто тогда способен был назвать дату краха рейха, кто вообще способен был предположить, что мы потерпим крах?
— Такой человек был. Исходя из предсказания лагерного пророка — Фризского Чудовища, — мы должны потерпеть полное поражение весной сорок пятого. А еще точнее — в начале мая. Теперь в это уже нетрудно поверить даже нам с вами, самым убежденным сторонникам победы вермахта, — на всякий случай подстраховался адъютант. — Однако Фризское Чудовище произнес это слово еще в сорок первом.
