погиб полк личной охраны Гитлера, лучшие из лучших, кормленные и тренированные псы. Адди в очередной раз убедился, что смертен. Простит ли он, столь ценящий жизнь, такое? Гиммлер же вновь показал слабость, промахнулся, словно Акела у Киплинга. Уцелел, но теперь он уже не один из вождей Рейха, а просто беглец.
Доктор Иоганн Фест улыбнулся и, не открывая глаз, негромко пропел:
Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run Bang, bang, bang, bang goes the farmer's gun…
[38]
Олендорф и Брандт, о чем-то негромко беседовавшие, умолки.
— Издеваетесь? — фальцетом выкрикнул штандартенфюрер.
Нильс, друг диких гусей, вновь дернул губы в усмешке. Еще бы!
Run, Himmler, run, Himmler, run, run, run, run Run, Himmler, run, Himmler, run, run, run Don't give the farmer his fun, fun, fun…
Когда открыл глаза, на скамейке кроме него никого не было. Приснились? Иоганн Фест неторопливо встал, одернул пальто. Может, ну ее, прикладную демонологию? Пара верных адресов в Берлине у него есть, в крайнем случае, можно позвонить Габи…
— Камрад Фест?
Сразу двое и при оружии. Нет, не уйти.
— Пришла команда — всех в автобус. Скоро полевая кухня подъедет, а шнапс мы уже раздобыли.
Иоганн Фест развел руками. Ну, если шнапс!
* * *
— А вот и наш хиромант! Спрятаться решили, Фест? Не выйдет, не выйдет!..
— Эй, камрады, налейте хироманту!
Автобус, самый обычный, военный, такие возят штабную обслугу в невеликих чинах — в грузовике трястись не по рангу, но и персональные авто не положены. Зато тепло и наливают.
— Прозит, камрады! Сегодня у нас у всех, считай, второй день рождения.
Иоганн Фест выпил и ничего не почувствовал, только слегка потеплело. Лица все незнакомые, ни Олендорфа, ни Брандта, главным же толстяк в черной фуражке слегка не по размеру.
Интересно, почему некромант? Брандт проболтался?
— Пораженческие разговоры прекратить! Главное, что враги Рейха и рейхсфюрера вновь промахнулись. Фюрер уже все знает, он обязательно примет меры…
Кажется, не убедил. Выпить, понятно, выпили, но не очень-то повеселели.
— По-моему, главное то, что какие-то паршивые твари безнаказанно летают в небе над Рейхом и бомбят, кого пожелают. А рейхсминистр Геринг делает вид, что это его не касается. Разве не так, штандартенфюрер?
— Но! Но! Но! — взвился толстяк. — Враги нанесли подлый удар в спину, но в этот тяжелый момент Рейх сплотился в единое целое…
— Даже в несколько единых целых, — поправили его.
От второй порции шнапса Фест отказался, тем более обещанная полевая кухня так и не приехала. Развезет! Он много отдал бы за то, чтобы оказаться возле оставленного в квартире радиоприемника. Сейчас интересно все, что передает Берлин. Неужели опять сделают вид, будто ничего особенного не происходит? Подобное не скрыть, соседи уже злорадно потирают руки. И в самом деле выходит, что Рейх можно бомбить, причем без особого риска. И чего стоит СС, если рейхсфюрера травят и гоняют, словно кролика на охоте? «Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run, run». Ату!
Это понимают многие, в том числе и толстяк-штандартенфюрер, напрасно пытающийся поднять боевой дух. И фюрер понимает. Неужели и сейчас Адди станет поддерживать «верного Генриха»?
— Эй, некромант-хиромант, чем там сердце успокоится?
Доктор Фест ответил, даже не думая.
— Дальней дорогой, камрады.
* * *
— В нашем кругу можно говорить откровенно, хотя мы никогда не скажем об этом публично. Накануне событий 30 июня 1934 года мы также долго не решались выполнить свой долг и поставить к стенке своих бывших соратников, сбившихся с верного пути…
Голос Генриха Гиммлера звучал ровно, даже равнодушно, белое опухшее лицо больше походило на маску, лишь глаза под стеклышками пенсне казались живыми.
— …Сейчас вновь настало время расправиться с предателями, которые нанесли нам удар руками иностранных наймитов. Измена в самом сердце Рейха! А нас еще обвиняли в жестокости…
В автобусе удалось немного поспать после того как наконец-то подогнали полевую кухню. Затем начали прибывать автомобили в сопровождении мотоциклистов. Наконец, кто-то скомандовал: «К машине!» Вышли, построились, тут и Гиммлер пожаловал.
— …Нам требуется время, чтобы собрать силы, организовать отпор. Мы не отступаем, мы начинаем маневр, который приведет нас к неизбежной победе. Сплочение, мужество и верность — вот что требуется сейчас…
Доктору Фесту показалось, что рейхсфюрер даже не думает над тем, что приходится говорить. Чувствует, что не верят, а если и верят, то не до конца. Лейбштандарт не помог, кто защитит?
— …Вспомним девиз СС: «Наша честь — верность!» И да будет так! Зиг!..
«Хайль!» орали громко, словно выплескивая накопившийся страх. Доктор Иоганн Фест пожалел, что не успел уши руками закрыть.
Пальцы озябли, и бывший унтер-офицер, наплевав на устав, сунул ладони в карманы пальто. Гиммлер заметил, стеклышки пенсне блеснули злым горячим огнем, однако так ничего не сказав, отвернулся.
Иоганн Фест достал пачку «Юно». Вроде бы спектакль окончен. И только щелкая зажигалкой, он вдруг понял, что в речи Гиммлера, такой же бесцветной, как и все прочие, не так. Рейхсфюрер СС ни разу не помянул Адольфа Гитлера.
* * *
Грузились без особого
