– На что обижены?
Николай Константинович вздохнул.
– Ради этого небольшого дела совершенно необязательно было вытаскивать меня из моей жизни так рано. Чего ради я торчал тут пятьдесят лет? Я только успел закончить университет, мечтал стать инженером. Знаете, я мог бы стать очень хорошим инженером. Я бы строил дороги, брал подряды, разбогател бы. Знаменитый инженер Апачиди – это звучит!
– Ну да, а потом бы вас расстреляли большевики в каком-нибудь овраге, – пробормотал я невольно.
– Кто? – встрепенулся старик. – Как вы их назвали? И за что же они убили бы меня?
– Ну, как вам объяснить, – неохотно буркнул я, сам уже недовольный тем, что слетело у меня с языка. – На вас были бы очки и форма гражданского инженера. Для большевиков этого было бы вполне достаточно, чтобы убить вас, не задумываясь.
– Какие ужасы вы говорите, – прошептал старик. – Кто бы мог подумать? Да, кстати, скажите, пожалуйста… Я тут не понял одно слово. Может быть, оно из вашей эпохи, и вы мне поясните.
– Какое слово? – удивился я.
– Мне вчера тоже снился сон, – сообщил епископ смущенно. – Ну, вы знаете, что я имею в виду. Сон с моим отцом, который говорил со мной. Конечно, это совсем не отец, я понимаю…
– Так что он вам сказал?
– За пятьдесят лет, что я был вынужден провести здесь, – торжественно сказал Анастат, – такие сны с отцом снились мне всего три раза. Первый раз – пятьдесят лет назад, когда я только очутился здесь. Мне было велено ждать. И я ждал. Да уж, милый юноша, никто не посмеет упрекнуть меня в том, что я мало ждал. Пятьдесят лет, знаете ли, – это не фунт изюму. Вся моя жизнь прошла здесь.
Второй раз сон приснился мне во время осады, когда ваши войска стояли под городом. Мне было велено помочь вам взять Херсонес – город, ставший для меня родиной. А третий сон приснился мне вчера ночью.
Мне было сказано, чтобы я крестил вас и вашу дикую ораву и что на этом мою задачу можно будет считать законченной. Что ж, очень мило. Меня даже не поблагодарили.
Нотки сутяжничества послышались в голосе старика. Он был раздражен и явно недоволен.
– А вы подайте жалобу на высочайшее имя, – посоветовал я. – К следующему сну заготовьте бумагу и вручите ее. Пусть вас наградят каким-нибудь орденом Хроноса.
– Хроноса, – пробормотал епископ. – Хроноса… Да, так вот о непонятных словах. Мне было сказано, что я могу рассчитывать на депортацию. Что это такое? В вашей эпохе есть такое слово? Я понимаю, что оно латинское, но в реальном училище мы латынь не проходили…
Я оцепенел. Потом решился поверить услышанному. И лишь потом по-настоящему заволновался.
– Депортация? – как зачарованный повторил я за стариком. – Вам так и сказали? Что возможна депортация? Это вам прямо сам папа сообщил? Вы случайно не сами придумали?
– Ах ты, господи, – раскипятился Анастат и даже хлопнул себя ладонями по коленям. – Ну сколько можно вам объяснять… Как я могу сам придумать слово, которого не знаю?
– Депортация, – медленно произнес я, подчеркивая каждое слово. – Это означает, что вас заберут из этого времени и вернут на место. Откуда взяли – туда и вернут. Вот что значит это латинское слово.
– Да, папа мне так и сказал, – подтвердил епископ. Потом до него дошло, и на лице его, изборожденном морщинами, отразилась растерянность. Он встал и нетвердыми шагами прошелся по дворику. Затем остановился возле бассейна, кинул взгляд на золотых рыбок…
– Но как же, – растерянно сказал он и развел руками. – Позвольте, но как же так?
Он замолчал и снова сел на каменную скамью рядом со мной. Анастат выглядел подавленным и даже напуганным. Иногда на лицо его набегала смутная улыбка, но брови все равно оставались насупленными, отягощенными думой о неприятном.
– Разве так можно? – снова пробормотал старик. – Я не знаю, не ожидал…
– Вы что – не хотите вернуться в свое время? – поинтересовался я. – Все-таки конец девятнадцатого века – это очень даже неплохо. Это вам не десятый, который тут на дворе. Знаете, врачи-стоматологи, железные дороги, электричество, вилки для еды и еще куча всяких приятных мелочей…
Но Анастат к тому времени уже сумел взять себя в руки и внутренне собраться.
– Нет, – отрицательно покачал он головой. – Совсем не хочу, милейший. Мне семьдесят два года, я одинокий старик. Моя жизнь прошла здесь. Заметьте – против моей воли. Моего согласия никто не спрашивал. Здесь я выжил и стал епископом Херсонеса. Это хорошее место. Имею почет и уважение властей и граждан города. У меня дом, как видите, и я получаю хорошее содержание.
Он помолчал, потом продолжил:
– А кому я буду нужен там, в моем времени? Дряхлый, никуда не годный старик с дипломом университета. Куда я пойду? Меня никто не признает из родных, у меня не будет ни дома, ни денег. Жизнь прошла здесь, а теперь меня… Депортируют, ну да. По-другому это называется – вышвырнут подальше, чтоб под ногами не путался.
Анастат казался раздавленным и агрессивным.
– Лучше в десятом веке быть епископом, чем в девятнадцатом – нищим стариком, – закончил он яростно.
Я живо представил себе все то, что говорил Анастат, и понял, что старик совершенно прав в своих претензиях. Пусть здесь десятый век, но есть дом с внутренним двориком. А в нем – бассейн с золотыми рыбками. Перед домом – необычайной красоты кусты с яркими южными цветами. На кухне – кухарка, в комнатах – служанка. Если нужно идти служить в храм – два иподьякона готовы отнести хоть на руках.
Ну и наплевать, что тут нет паровозов и электричества. Зачем они будут нищему старику без гроша в кармане, у которого нет близких людей?
Мне захотелось утешить Анастата, и я сказал:
– Слушайте, а кто вам сказал, что вас депортируют обратно именно в вашем возрасте? Вполне возможно, что вас вернут обратно в том возрасте, какой у вас был в момент перемещения сюда. А что? Это было бы только справедливо. В каком виде взяли, в таком же виде и вернули. Согласно закону о правах потребителя…
Может быть, вас вернут в тот самый момент, когда вы потеряли сознание на берегу моря. Помните, вы мне рассказывали? Ну вот, а теперь вы проснетесь на том самом берегу и будете таким же молодым, каким были тогда. Разве не здорово? У вас получится прожить как бы две жизни. Одну вы прожили здесь, в Херсонесе десятого века, а вторая вам еще только предстоит.
Вы станете инженером, как собирались, и сделаете карьеру. У вас будет семья и дети, а на счету – кругленькая сумма. Все, как у людей.
Вероятно, мои слова прозвучали убедительно. Или всякий человек хочет услышать слова надежды и радостно верит им?
Анастат улыбнулся, в глазах засверкали огоньки давно прошедшей молодости.
