Цира стукнула кулачком по столу.
– Вон из кухни! – прикрикнула она. – Оба!
Я резко встал и вышел. Мурзик поплелся за мной, бубня:
– Сами же велели… в доверие…
Я не отвечал. Я и сам не знал, что меня это так разобидит.
* * *
Седьмым Энкиду оказался наш одноклассник Буллит. Ицхак заявил, что давно подозревал нечто подобное. Любой из нас мог заявить то же самое, просто Ицхак, как всегда, успел первым.
Совещание проходило у меня на квартире. Набились тесно на кухне. Ицхак занял кресло, Луринду уселась у него на коленях. Цира пригрелась на ручках у меня. Я сидел на табуретке в углу. Цира мешала мне пить чай – вечно оказывалась между мной и моей чашкой. Один Мурзик-Хашта сидел без дамы, и ему было удобно. Он начал отращивать волосы. Он растил их уже неделю. Пока что волосы не выросли, но оба мы знали, что мой приказ выполняется. Я купил для него серьгу. Пока не отдавал – берег до того дня, когда Мурзик получит вавилонское гражданство.
– Итак, – сказал Ицхак, немного приглушенный навалившейся на него Луринду, – мы нашли седьмого. Гипотеза блестяще подтвердилась: как только двое Энкиду оказались достаточно близко друг к другу, один из них вспомнил родной язык…
– Подожди, – перебил я. – Ты имеешь в виду нас с Мурзиком?
– Ну да, конечно.
– Так ведь и ты, Изя, – Энкиду.
– Я Энкиду в меньшей степени, чем Мурзик. Моего процента не хватило, чтобы актуализировать твои проценты… кстати, тоже не слишком большие.
– Ладно, – махнул я рукой. – Гипотеза принимается. Все равно другой у нас нет, да и факт, можно сказать, уже свершился, а как его объяснить – дело десятое…
– Угу, – вставил Мурзик.
– Я прошу вас не забывать, братья, для чего мы здесь собрались, – напомнила Цира. Все посмотрели на нее. Лично я видел только ее тонкий затылок, но голос у Циры был суровый. – Мы собрались для того, чтобы обсудить, каким образом два последних Энкиду могут быть привлечены к нашему общему великому делу.
– Ну, комми я беру на себя, – сказал Хашта-Мурзик. – Скажу им, что это… что кровососы задумали акцию… Надо, мол, ввести несколько представителей народа. Большинства, то есть, эксплоатируемого.
– Это где он так насобачился? – изумился Ицхак.
– Мурзик – член коммунистической партии, – пояснил я. – Это сделано в наших общих интересах.
Ицхак присвистнул. Луринду поморщилась и потерла ухо.
Цира спросила Мурзика:
– Ты ручаешься за то, что комми придет?
– А то! – горячо сказал Мурзик. – Она меня этим… самородком называет. Говорит, кровососы нарочно таких самородков – ну, принижают и пытают всячески, чтобы им, значит, кровососам, самим процветать на нашей, самородковой, кровушке…
Луринду сказала капризно:
– Изя! Пусть он замолчит! У меня уши вянут!
– Мурзик, высказывайся по существу, – сказал Ицхак.
– А я и высказываюсь… Придет эта баба, никуда не денется. Я уже понял, чем ее взять можно. Она ведь… – Тут Мурзик подался вперед, и на его физиономии отпечаталось искреннее изумление. – Она ведь на самом деле во все это верит! Ну, в кровососов, в эксплоатируемое большинство, в бомбометание… То есть, на полном серьезе!.. А сама Институт этих… благородных дев заканчивала, правда! Я у ней дома был, она вышивает хорошо. И макраме делает. У ней всюду висят, как шелкопряды какие-нибудь… Замуж ее надо…
– Вот ты и женись, коли такой добрый, – холодно сказала Цира.
Мурзик покраснел.
– Да нет, не хочу я… на ней.
– Да? – Цира аж затряслась у меня на коленях. – Ее ты просто так трахать хочешь? Да? Порядочную вавилонянку? Институт заканчивала, надо же! Дев! А она дева, да? Ты ее уже лишил девственности, а? Ну? Что молчишь? Холуй! Сукин сын! Ублюдок!..
Мурзик ошеломленно глядел на Циру и молчал. Цира потянулась, чтобы огреть его по морде, своротила чашку, облила себе платье и закричала:
– Да ебать тебя в рот!..
– Кого? – глупо спросил Мурзик.
– Тебя!
– Это… ты, что ли, меня в рот ебать будешь? – спросил Мурзик еще глупее.
– Я! – ярилась Цира.
– Тише, Цира, замолчи, – сказал я, удерживая ее за плечи. – Не трахал он ее. Не лишал девственности. Ведь ты не трахал коммунистку, а, Мурзик?
Мурзик густо покраснел и не ответил.
– Я одного не понимаю, – спокойно вмешался Ицхак. – Какое это имеет отношение к делу?
– Никакого! – уксусным голосом сказала Цира.
Я отпустил ее. Она стрелой налетела на Мурзика. Он взял ее за руки, развел их в стороны и с доброй улыбкой стал смотреть, как она дергается и извивается. Потом, когда она утомилась, сказал тихо:
– Так ведь лучше тебя, Цирка, нет никого. Я дело говорю. Я для того других баб и перетрогал, чтоб убедиться.
– Так ты и других?!. – визгнула Цира.
– Ну… Там много баб, среди коммунисток-то. Всё бомбы мечут. Я так думаю, это с недоёбу у них…
Цира изловчилась и плюнула ему в глаз. Мурзик отпустил ее. Она убежала в комнату и с размаху метнулась на мой диван. И там заревела в голос.
– Ну вот… – протянул Мурзик.
– К делу, – оборвал Ицхак. – Ты берешься эту сучку сюда привести.
– Да.
– Она доверяет тебе?
– А то! Я ж говорю, она думает – я этот… бескомпромиссный… В общем, придет.
– В транс войти сможет?
– Введем, – уверенно сказал Мурзик. – Я ей скажу, что это для освобождения эксплоатируемого большинства нужно. Она для освобождения хоть куда войдет. Отчаянная!
– Великолепно, – сказал Ицхак и слегка сдвинул Луринду на своих коленях – чтобы меня лучше видеть. – Теперь второе. Буллит. Этого я возьму на себя.
– А как ты его уговоришь? Булька – скептик.
– Я его напою до изумления. Пьяный Булька хоть на что пойдет.
– Ладно, – сказал я. – И последнее… Хорошо, соберемся мы все. Положим, в офисе соберемся, там места хватит. А кто нас всех в транс вводить-то будет? Не Цира же! Она ведь тоже участвует…
– Я не смогу! – прокричала из комнаты Цира плачущим голосом. – Я тоже Энкиду!
Повисло молчание.
– Может быть, на магнитофон голос ейный записать? – предложил Мурзик. – Пусть бы Цирка наговорила, что там положено… Ну, вы расслаблены, вы расслаблены… Расслабьте глаз, расслабьте ухо… Что там еще? Вы, там, парите в воздухе…
– Не знаешь, молчи! – опять прокричала из комнаты Цира.
– Нет, идея дельная, – сказала Луринду и пошевелилась на коленях Ицхака. – Правда, дельная идея, Изенька?
Изенька сказал, что да, дельная.
– Цирка, ты слова наговорить можешь? – крикнул Мурзик.
– Я с тобой не разговариваю, пидор! – отрезала Цира и появилась на кухне. Глаза у нее были красные, губы распухли, но лицо хранило вызывающе-строгое выражение.
– Ну так со мной поговори, ягодка, – сказал Ицхак.
