— И вы, барон, решили доказать султану, что пили самое лучшее вино на свете.
— Конечно. Я решил доставить ему бутылочку руантальского. Султан согласился, но поставил условие, чтобы я доставил ему его в этот же день и желательно до вечера. Я усмехнулся. Мне, вернее, моим друзьям, это было под силу.
— А у вас были там друзья?
— О да, барон. Четверо. Один имел очень острый слух. Мог слышать о том, о чем говорят при русском дворе.
— А о вас там не вспоминали?
— Вспоминали и даже собирались выкупить. Вот только я не собирался ждать, когда это произойдет. — Барон отпил из кубка и взглянул на фон Хаффмана. — Но вернемся к моим друзьям. Так вот один из них обладал идеальным и острым слухом. Второй был охотником и мог убить в глаз белку, что находилась в тысячах, — Карл задумался, — нет, в миллионах верст от того места, где он в тот момент находился. Третий был силач, способный унести на своей спине все сокровища, что имелись у султана, а четвертый скороход.
— Скороход? — переспросил Игнат Севастьянович.
— Скороход. Когда он никуда не спешил, всегда таскал с собой гирю.
— Так ведь он мог бы спокойно убежать из дворца султана…
— Мог. Вот только все четверо были преданы мне и не хотели меня бросать. Да и, честно признаюсь, вчетвером мы топтали султанских цыпочек.
Игнат Севастьянович еле сдержался, чтобы не засмеяться. Он так и представил, как Карл ночью крадется по коридорам султанского дворца только с одной целью затащить одну из красавиц к себе в постель. Да султан просто не обратит на это внимания, если, конечно, женщины сами не выдадут ловеласа. Но, учитывая, как подвешен язык Карла, вряд ли это произошло бы, будь это на самом деле.
— Так вот с султаном я побился на то, что вино будет самое вкусное и доставлено вовремя. Если бы я проиграл, то навеки оставался бы в плену у султана, — Сухомлинов вновь еле сдержал улыбку, — а если бы выиграл, то смог бы унести столько, сколько сможет унести один человек.
— То есть совсем ничего, — проговорил Игнат Севастьянович.
— Вот-вот, и султан точно так же подумал. Вот только он не знал о силаче. Короче, в назначенный день поутру скороход отправился в путь. По моим расчетам, он должен был обернуться не иначе как за три часа. Но прошли три часа. Четыре, пять, шесть. А его все еще не было. Тогда я попросил слухача послушать, о чем разговаривает султан и не колотят ли для меня виселицу. Он, конечно, согласился на мое условие в случае проигрыша, но все же, наверное, решил укоротить мой срок жизни. — Игнат Севастьянович решил промолчать, что до султана, наверное, все же дошел слух о ночных похождениях барона. — Так вот, мой приятель расслышал в сотнях, тысячах, миллионах шумов храп нашего скорохода. Я тут же приказал определить, где бездельник спит. Тут же получил результат — под Веной. Всего-то в десяти минутах его ходьбы. Видимо, решил прикорнуть, да уснул. Ну, тут я к глазастому. Так и так — выручай. Тот стреляет из мушкета, благо султан дозволил ему оставить его себе. Пуля точно угодила в плод дерева, под которым спал скороход. Тот проснулся и через пятнадцать минут был при дворце. Видели бы вы, барон, как гневался султан. У него оставался только один шанс выиграть спор. Да вот только после того, как он сделал всего несколько глотков, ему пришлось признать свое поражение. Я унес всю казну султана.
— И где казна сейчас?
— Султан отправил за нами погоню. Корабль с сокровищами потопили, а мы впятером добрались вплавь до берега. Там наши дороги разошлись. Мои приятели решили вернуться на родину, а я отправился в Санкт-Петербург. Но если бы у меня были ваши пятьдесят смелых голштинцев, я бы привез все сокровища в Россию, дав турецкому флоту, что преследовал нас, бой.
Мюнхгаузен замолчал. Осушил кубок и взглянул на фон Хаффмана.
— И куда вы сейчас, барон?
— В России миссию я свою выполнил. В переделки попадал, пока возвращался, но, увы, не в такие, как вы, отчего похвастаться ими даже как-то неудобно…
— Неудобно только штаны через голову надевать, барон, — проговорил Мюнхгаузен. — Я же вам рассказал, так и вы поведайте о своих путешествиях.
Игнат Севастьянович вздохнул. Выхода у него другого не было. В лагерь он уже вернуться все равно не успеет. За солдат, что стояли сейчас лагерем под стенами Риги, он не опасался. Мужики все серьезные. Справятся. За него опасаться не будут, так как в курсе, что у барона в городе есть старый приятель.
— Хорошо. Так и быть. Расскажу.
В отличие от Мюнхгаузена приукрашивать свои похождения Игнат Севастьянович не стал, а даже, наоборот, скрыл некоторые подробности.
Сначала просидели в трактире, потом перебрались в дом к Мюнхгаузену. Карл выделил для своего приятеля комнату.
Утром они распрощались, и уже через несколько часов отряд в количестве пятидесяти двух человек выступил в сторону Ораниенбаума.
В этот день впервые за столько дней пошел снег.
Россия. Санкт-Петербург, Ораниенбаум.
Ноябрь-декабрь 1745 года.
Дверь в кабинет скрипнула, и вошел офицер. Инквизитор оторвался от бумаг и взглянул на него.
— Ну, чего тебе? — проговорил старик.
— В Петербург вернулся Черный гусар, ваша светлость.
Ушаков положил перо. Поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице была мерзкая погода. Второй день шел не то дождь, не то снег. Белоснежные снежинки кружили в холодном питерском воздухе, падали на теплую землю и тут же таяли, оставляя после себя многочисленные лужи.
Инквизитор облегченно вздохнул. Наконец-то он дождался возвращения Черного гусара. Под таким именем у него среди агентов, а тот им являлся, значился барон фон Хаффман. С негодованием он воспринял в свое время отъезд гусара, понимая, что на какое-то время Великий князь останется без присмотра, а тут еще эти слухи. Поговаривали, что под Ораниенбаумом ходит какой-то не то старец, не то блаженный, который твердит «на всю ивановскую», что ему известно грядущее. Да вот только супротив решения Великого канцлера не попрешь. Алексей Петрович лично настоял на том, чтобы барон отправился набирать солдат для наследника. Прошло достаточно времени, и вот Черный гусар вернулся.
— Ну, докладывай. Что там? — спросил Ушаков.
Офицер кратко описал события последнего дня.
Выяснилось, что барон вместо пятидесяти человек, что должен был доставить из Голштинии для великого князя Петра Федоровича, привел пятьдесят одного. Последнее очень удивило инквизитора. Он тут же уточнил: не ошибся ли офицер, докладывая ему это.
— Никак нет, ваше сиятельство, не ошибся.
— Хорошо, продолжай, — проговорил Ушаков.
После того как разместил голштинцев, отправился в столицу, где и встретился с графом Бабыщенко и князем Сухомлиновым. О чем разговаривали приятели, агентам узнать так и не удалось.
— А вот это существенный недостаток, — проговорил инквизитор, по-прежнему наблюдая за снегом, что кружил за окном. — Необходимо впредь таких недочетов не допускать.
Ушаков не доверял на все сто процентов пруссаку. Мало ли, какие мысли бродят в немецкой голове. Уже один раз случилось, что прозевали, и к власти пришел Бирон. Не хватало, чтобы нечто подобное повторилось. Кто знает, может быть, принц Фридрих Август, родной дядька наследника, пообещал тому солдат и средств для свержения нынешней власти? Или тот же король прусский Фридрих, прозванный Великим? Ведь возвращался же барон через прусские земли? Мало ли что утверждает, что дезертир, а если лукавит? Кто ведает, а вдруг призван Фридрихом для свержения законной правительницы, дочки Петра Алексеевича — Елизаветы? То-то непорядок. А тут этот ротозей, другого слова Ушаков сейчас просто подобрать не смог, даже не в курсе, о чем барон шушукался со своими приятелями. Свежи еще были в памяти Андрея Ивановича те дни, когда гвардия свергала с трона ненавистного Бирона.
— Установить за бароном наблюдение, — приказал Ушаков, — да мне все своевременно докладывать. К Бестужеву он уже ходил?
— Никак нет, ваше сиятельство. Почти весь день в трактире провел.
— Не иначе, в обществе какой-нибудь молодки?
— Так точно, ваше сиятельство.
Ушаков усмехнулся. Какими бы ни были в Европе девушки, а наши были краше всех. Он и сам бывало, в молодые годы, ни одной юбки не пропускал.
— Вот что, любезный, — проговорил он. — Отправь человека к барону с приказом, чтобы тот немедленно прибыл в Экспедицию. Ежели откажется, под арест.
— А не рано ли, ваше сиятельство? — удивился офицер.
— Как бы это оно того, не поздно было.
— Будет исполнено, ваше сиятельство.
— А теперь ступай.
Служивый ушел, а инквизитора замучил кашель. Намедни, прогуливаясь по столице, умудрился простудиться. А уже ведь не молод. Оттого такие простуды о себе все чаще и чаще знать дают.
