ожидал и, в общем-то не расстроился. Мне кажется, я и то опечалился сильнее. Но зато Трыня счастлив, что ему не нужно расставаться со своей возлюбленной Джульеттой-Юлией.
Зато Жорик, как и обещал, пристроил Большака в академию. Там, насколько мне известно, обучение очное, так что вообще не представляю, как это всё работает, но у нас времени мало. Любимому и обожаемому Ильичу, к сожалению, не так много остаётся.
В общем, два месяца улетают неизвестно куда, и наступает прекрасный и священный месяц ноябрь. Революция, демонстрация, всеобщий бой сердец, румяные щёки, водочка из-под полы в сплочённых ячейках демонстрантов и, как результат, счастье всеобщего единения трудящихся.
Тепло в груди и весело, правда, как же весело и радостно жить, товарищи! И пусть вся жизнь станет бесконечным октябрём и первомаем!
Ура!
Да здравствует коммунистическая благодать, товарищи!
Слава Великому Октябрю!
Ура!
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Социализм — будущее человечества!
Да здравствует Оливье и селёдка под шубой!
Да здравствует свобода, равенство, братство!
Под Красным знаменем Октября — вперёд, к социализму!
— Ура, товарищи!
— Ура-а-а-а!!! Ура-а-а-а!!! Ура-а-а-а!!!
Даже жаль, честное слово, что на демонстрацию я никак не попадаю. Снежинский, должно быть, сходит с ума от понимания того, что комсомольский вожак трудового коллектива нагло манкирует главным праздником страны. Но нет, я не манкирую, я вызван в ЦК ВЛКСМ для участия в праздничном пленуме.
Мне звонили с открытия пленума,
Я сказал им, что я не приду
Нужно будет выпить на ночь два литра воды,
Чтобы осталась цела голова…
И так далее.
Сегодня мы открываемся. И это открытие круче, чем все предыдущие вместе взятые.
Ты шёл, как бык на красный свет,
Ты был герой, сомнений нет
Да, сегодня у нас «Машина». Немного вызывающе в революционный праздник открывать совершенно буржуазное заведение и приглашать группу, прямо скажем, не вполне обласканную властью рабочих и крестьян. Я знаю, но в том и состоит дерзкая прелесть момента, привлекающая не катал и блатоту, а людей с этой самой властью связанных.
Юрий Платонович, Георгий Леонидович, Даниил Григорьевич и Ирина Викторовна — мои почётные гости. А ещё товарищ Ефим, ну как я могу обойти его стороной?
— Кто он тебе, это не твой отец? — спрашивает Ирина, кивая на Платоныча.
— Дядя Юра, — окликаю я его. — Хочу вас представить этой восхитительной даме. — Юрий Платонович Большак. Наш председатель Облпотребсоюза. А это Ирина Викторовна Новицкая, инструктор и единственная звезда ЦК ВЛКСМ.
— Конечно, я прекрасно знаю, кто такая Ирина Викторовна, — галантно кланяется он и целует ей руку.
— Это твой дядя? — понимающе улыбается она.
— Да, почти как ты тётя, — усмехаюсь я, и вижу, что рукав на её руке немного задрался.
Моё сердце немедленно закипает. Я замечаю чёрные следы от пятерни. Она перехватывает мой взгляд и поспешно одёргивает рукав.
— Нет, — качает она головой, это уже в прошлом. Перевёрнутая страница.
— Ириш, точно?
— Да. Сто процентов.
— Хорошо, ты достойна намного лучшего.
— Ну, а что делать, если ты такой один? — внезапно раскрывается она так, как никогда до этого.
Камин аут, однако…
— Есть много людей гораздо лучших, чем я, — говорю я, понимая, что несу несусветную чушь.
Она усмехается:
— Пойду выпью с секретарём горкома. Подходи, познакомлю.
Разумеется, я подхожу. Я знакомлюсь сегодня с очень многими интересными людьми, привлечёнными не только азартом, и желанием сорвать банк, но и сиянием запретных огней и медовым свечением диковинных напитков. Например коньяк и виски нашего производства — это абсолютный эксклюзив, без ложной скромности.
Жора представляет меня своей сестре, куда же без неё. Она без супруга, а было бы интересно.
Несколько раз за вечер замечаю Новицкую танцующую с Большаком. Хм… Но за Платонычем охотятся не только прекрасные дамы. Жора обнимает его за плечи и что-то внушает. Я направляюсь к ним, но меня перехватывает Ирина.
— Егор, послушай… Я не права была, прости, пожалуйста…
Я поднимаю на неё удивлённые глаза:
— Что ты, милая, тебе не за что извиняться. Уж точно не передо мной. А этим козлом я займусь, не беспокойся. Я знаю, где его найти…
— Егор, послушай…
— Ирина Викторовна, вот вы где! — подплывает к нам добродушный толстяк. — Позвольте вас похитить ненадолго.
— Конечно, Всеволод Андреевич…
Я улыбаюсь и иду к Платонычу.
— Это максимально год, может, и меньше, — убеждает его Жора. — Дурова заберут в Госплан. Это уже решено. Я думаю, полгода, но может быть чуть дольше, как там место освободится. Смотри.Сейчас ты возглавишь управление. Министру ты понравился, в академии уже учишься, в торговле всю сознательную жизнь. Руководитель с кучей благодарностей. Министр сказал, что возьмёт тебя. Плюс ты за эти шесть-десять месяцев войдёшь в курс, сориентируешься в министерстве. Управление козырное, будешь на импорте народного потребления. Вокруг тебя знаешь сколько нужных людей крутиться будет? Заведёшь знакомства и дружбу, и они тебя тоже поддержат, вытолкнут наверх. Понимаешь?
Жора замечает меня и поворачивается ко мне:
— Что скажешь, Егор?
— Я скажу, что это отличное предложение, мне очень нравится. Но я не дядя Юра. Посмотрим, что скажет он. Только замечу, что Трыня может до конца учебного года пожить один. Я за ним присмотрю. Думаю, он только рад будет, и в Москве его не нужно будет никуда пристраивать. А к следующему учебному году видно будет.
— Жора, — Большак напряжённо соображает. — Предложение шикарное, действительно. Сколько могу думать?
— Сегодня и завтра. А, и послезавтра, воскресенье же. Короче до понедельника. Десятого утром должен дать мне ответ. Я надеюсь, что он будет положительным.
— Я тоже, — соглашаюсь я и отхожу от них.
Я подхожу к Злобину, Куренкову и Скударнову.
— Иди-иди сюда! — подзывает меня Куренков.
— Бить будете, папаша? — смеюсь я.
— Это, значит, ты меня сосватал? — шутливо хмурится он. — А мне-то почему ничего не сказал?
— Ну, а вдруг бы вы не согласились? — улыбаюсь я. — Сказали бы, нет и точка, и никому не смей говорить об этом. Я бы не смог преступить ваш запрет. А так видите, как хорошо всё вышло. Даниил Григорьевич меня благодарить будет, я же вас знаю, Роман Александрович. Вы один из самых надёжных и ответственных людей из известных мне. И опять же, чего колебаться? Дочь вы на ноги поставили, она уже самостоятельно плывёт в этом мире. Первый секретарь горкома, блестящее будущее и жизненный успех. Тьфу-тьфу-тьфу. Чего раздумывать, бросайтесь вперёд, пока молоды и полны сил. Послужите Родине на новом участке. Я так думаю.
Они все ржут:
— Да ты демагог, Брагин, но поёшь сладко. И пойдёшь далеко.
Хотелось бы…
— Стараюсь, товарищи. Как вам мероприятие, кстати?
Я подзываю Бакса, чтобы он послушал, что они скажут.
— Блеск! Молодец, Егор! Надо было Олимпиаду тебе доверять.
— Слыхал, Миша? — усмехаюсь я. — Всегда говорил, что ты талант, ещё в прошлой жизни.
— Ты что, — смеётся Скударнов, — в переселение душ веришь?
— Как в частный случай поиска земного предназначения, — улыбаюсь я в ответ. — Так что, принял Роман Александрович ваше предложение?
— Принял, куда ему деваться — кивает Злобин и улыбается хитро, как Де Ниро.
Я подхожу к Ферику и Абраму, заметив, что они освободились, поговорив с какой-то шишкой.
— Фархад Шарафович, — киваю я, — что скажете? Как вам мероприятие?
— Отлично, Егор. Я вот Мамуке уже выразил сердечную благодарность. Чудесный вечер. Могли бы, конечно, вместо «Машины времени» «Аббу» привезти или «Бони М».
— В следующий раз так и сделаем, — смеётся Абрам.
— Молодцы, ребята, — одновременно трясёт нас за плечи Ферик. — Я доволен, но это ничего не значит, главное, люди довольны, большие люди, а это уже кое-что. Значит, будем работать, всё отлично будет. Поздравляю! Жаль, Айгюль не смогла приехать. Дела. Поехала, ну, ты знаешь.
— Да, мне тоже очень жаль. Передайте ей огромный привет от меня.
— И от меня, — улыбается Мамука Георгиевич. — От меня побольше.
Я выхожу на террасу и смотрю на ночную Москву, лежащую у моих ног. Я смотрю на шпили исторического музея, далёкие купола Василия Блаженного, флажки арсенальных башен и горящие рубиновые звёзды Троицкой, Никольской и Спасской.
Чудесное, восхитительное зрелище.
От этих звёзд идёт особенное, нереальное, практически волшебное свечение. Оно проникает в моё сердце и заставляет его чувствовать тепло, волнение и возбуждение. Верной дорогой идёте, товарищи!
Глядя на них, на эти звёзды, я словно заглядываю в будущее и вижу долгий и трудный путь. Но сейчас я не испытываю сомнений. Я знаю,
