Разминувшийся с кормой бронетранспортера буквально на считаные сантиметры осколочно-фугасный снаряд воткнулся в землю, взметнув могучий огненно-дымный фонтан. Ударная волна придала не успевшей окончательно остановиться стальной коробке дополнительное ускорение, сталкивая машину с дороги. Иззубренные кусочки чугуна с визгом и искрами прошили тонкую противопульную броню, тела сидящих на лавках пехотинцев и противоположный борт. Транспортер юзом съехал по невысокому кювету и замер, скособочившись и задрав покрытую рваными пробоинами корму. Водитель тяжело рухнул на руль; один осколок перебил ему позвоночник, другой практически оторвал левую руку. Сидящему на месте командира машины унтер-фельдфебелю снесло полчерепа; трое ехавших в десантном отделении гитлеровцев также погибли мгновенно.
Единственным, кто не получил ни царапины, оказался лежащий на полу десантного отсека раненный в бедро красноармеец в изодранном, перемазанном грязью камуфляжном костюме. Впрочем, сам он об этом даже не догадывался, поскольку с самого начала поездки пребывал без сознания…
* * *
Мягко шлепая траками по дорожной пыли, после ливня превратившейся в липкую грязь, «тридцатьчетверка» подъехала к сброшенному с дороги бронетранспортеру и остановилась, негромко порыкивая работающим на холостом ходу дизелем. Осторожно высунувшись из люка, Кобрин быстро огляделся «на все триста шестьдесят». Нет, все тихо, вокруг больше никого. Интересно, откуда они тут взялись и кто такие? Собственно, откуда – как раз понятно, из разгромленной мехгруппы, разумеется. Много их тут всяких-разных по округе шатается, окольными путями к своим отходя. А вот кто такие? Может, разведчики, может, связисты или еще кто – теперь поди узнай. Вон как их нашинковало, он даже и не думал, что один-единственный осколочный снаряд на подобное способен. Хотя нет, разведчики в сопровождении танка и грузовика вряд ли катаются, так что именно «еще кто». Да и какая, собственно, разница? Раздолбали и раздолбали, делов-то…
Позади, метрах в двухстах, выбралась на дорогу «тридцатьчетверка» мамлея Саблина, похожая на огромный живой куст. Крона срезанного тараном дерева за что-то зацепилась обломанными сучьями да так и осталась лежать поверх танка. «Маскировка, блин, – мимолетно усмехнулся комбриг. – И захочешь, нарочно так ни за что не получится». Ну, наконец-то догнали. Танк резко затормозил, повел из стороны в сторону башней – и дерево, качнувшись, рухнуло вниз, усеивая броню и землю вокруг мелкими ветками и листвой. Махнув рукой высунувшемуся из башни младшему лейтенанту – мол, все в порядке, не переживай, Кобрин отвернулся.
– Разворачивайся и поехали, – прижав рукой ларингофон, скомандовал Сергей, бросив на броневик последний взгляд. И тут же торопливо рявкнул, заметив внутри нечто необычное: – Нет, стой! Машину не покидать, я быстро.
– Товарищ ком…
– Отставить. Знаю, что делаю. Автомат дай.
Подхватив протянутый башнером «ППД-40» с секторным магазином, выбрался из башни. Протопав по измочаленной, непонятно, как она вообще еще держится, надгусеничной полке, спрыгнул вниз. Привычно осмотрелся, пока не выходя из-под защиты танковой брони: пусть сейчас он танкист и целый комбриг, навыки командира штурмовой роты никуда не делись. И не денутся, очень хотелось бы надеяться. В несколько шагов добравшись до бронетранспортера, встал на гусеницу, заглядывая внутрь угловатого, чем-то похожего на открытый сверху гроб корпуса. А кровищи-то! И запах соответствующий. Вот уж точно гроб… твою ж мать, не ошибся, точно наш!
Повернувшись к танку, махнул рукой высунувшемуся из люка заряжающему:
– Анисимов, живо дуй сюда, поможешь! Наш тут; видать, немцы его в плен взяли.
Вместе с товарищем вытащив раненого через кормовую дверцу наружу, танкисты уложили его у гусеницы. Разведчик – в чем Кобрин нисколько не сомневался, уж больно униформа характерная, – был жив, хоть в себя и не приходил. Кое-как наложенная на раненое бедро повязка сильно пропиталась кровью, но, к счастью, бурой, успевшей подсохнуть. Уже неплохо, значит, кровотечение остановилось. Ну, а коль он до сих пор жив, то и крупные сосуды не повреждены, иначе уже давно погиб бы от кровопотери.
Кобрин мысленно хмыкнул: вот ведь судьба фронтовая! Не рвани фриц со страху в сторону, его снаряд этот полугусеничный бронегроб наизнанку б вывернул, всех, кто внутри находился, в фарш превратив! А так осколки поверху прошли – повезло мужику. Всех фрицев насмерть, а он целехонький. Видать, в рубашке родился, как предки говорили. Да уж, просто немыслимо повезло… И еще больше повезет, если они его живым до госпиталя довезут. Так нечего время зря терять, грузим парня – и вперед. Перевязать бы его, да некогда. И не нужно, пожалуй, если рана не кровоточит, лучше повязку не трогать. Тут ехать-то осталось всего ничего…
Полевой госпиталь N, район переправы, август 1941 года
Выбросив под ноги изжеванный окурок (и в который раз мельком подумав, что так и не понял, что предки находили приятного в глупой привычке глотать дерущий горло табачный дым), капитан обратился к замотанному военврачу:
– Ну что с ним, доктор? Жить будет?
– Скорее всего, товарищ подполковник, – бесцветным от усталости голосом ответил медик, автоматически одергивая давно потерявший былую белизну окровавленный халат. В свете неяркой электролампы, освещавшей площадку первичной сортировки раненых, кровь на халате казалась черной. Руки врача едва заметно подрагивали, но сам он, похоже, этого даже не замечал. – Рана тяжелая, осколок перебил бедренную кость, со смещением, просто удивительно, что жизненно важные сосуды не повредило. Но кровопотеря все равно вышла приличная. Плюс попавшая в рану инфекция, разумеется. Да и времени от ранения много прошло, а это очень плохо. Он уже на столе, сейчас прооперируем и отправим дальше в тыл, сегодняшней ночью через Днепр пойдет очередной конвой с ранеными. А дальше – как повезет. Не начнется заражение крови или гангрена – выживет. Но ему в любом случае понадобится еще одна операция, в условиях нормального стационара, здесь я кость не соберу.
– Добро. – Собравшийся уходить Кобрин заметил, что собеседник хочет что-то добавить, и вопросительно дернул подбородком: – Слушаю, товарищ военврач?
– Папиросой не угостите, товарищ подполковник? Я видел, как вы дымили. С утра не курил, и папиросы закончились, и времени не было – сами видите, сколько раненых. Потоком идут. Конвейер… даже ночью оперируем. А что делать? До утра не все дотянут…
– Прошу. – Внутренне радуясь, что появился повод избавиться от курева, Сергей протянул ему всю пачку.
