Дрожите, фрицевские овечки, — волк голодный, кушать вас идет.
Хрущев Никита Сергеевич, Ашхабад.
За что? За что мне это — с Первого Украины, ЧВС Сталинградского фронта в эту богом забытую дыру?
Ведь всегда и во всем — за! С Хозяином не спорил, боже упаси! Что прикажут, выполнял и перевыполнял — будь то хоть сбор зерна или отлов врагов народа. В связях подозрительных — никогда и ни с кем! Опять же, маска дурачка, и даже шута горохового, сколько раз выручала: «что с него взять, пять классов образования», «а ну-ка, спляши, Никитка, гопака, а мы посмотрим». Никто всерьез не принимал как самостоятельную фигуру, всегда при ком-то. Ну да мы не гордые, часа своего дождемся. И не забыли ничего — все припомним, кому и за что!
Вот только дожить бы… Тут ведь или ты наш, или нет — третьего не дано. А значит, или ты наверх, все выше, или чуть назад покатился, и уже все, не остановишься, из доверия выйдя. Как Ежова на водный транспорт кинули, перед тем как… И меня сначала в эту чуркмению, а после…
Тридцать седьмой ведь пересидел! Потому что знал — как, с кем, против кого. Даже не знал, нюхом чуял, куда ветер дует. И всегда успевал вовремя… А тут вдруг как гром среди ясного неба. Ничего ведь не предвещало! Вызвали вдруг — и пинком. И неспроста ведь — как Хозяин посмотрел, не забудешь и не перепутаешь: как на мебель неодушевленную, а это страшнее всего, уж лучше бы обругал или даже по морде. А не так: уже решение принял и меня списал, как предмет уже неинтересный.
И никто ничего не знает. Все как воды в рот набрали и разговаривать не хотят, на занятость ссылаются. Чувствуют, значит, что, откуда? Я один не знаю ничего. А ведь есть у Хозяина что-то против меня, причина какая-то. Кто мне свинью подложил на этот раз? Лаврентий? Маленков? Не забуду ведь, если жив останусь…
Может, решил меня, как бывшего троцкиста? Да нет, тогда сразу бы… Я ж честно раскаялся и бывших своих всех поганой метлой… Или что Бухариным восторгался, в рот ему смотрел, во всем подражал? Так кто ж знал тогда, что он будет всего через пару лет врагом народа? И тогда я успел вовремя — все осознал, сразу включился, «фашистская бухаринская харя». И опять же, это бы припомнили, так в тридцать седьмом подмели бы.
Я ж всегда был за коммунизм! Хоть академиев и не кончал… пять классов — это в анкете, на самом деле две зимы всего лишь в школу ходил… Так ведь на мудрости всякие спецы есть, вон сколько расстреляли их как враждебный элемент, в одной лишь Москве, в мою лишь бытность Первым, а меньше их не стало, хе-хе… а вот нас, истинных, верных коммунистов мало, и каждый на вес золота! И дело наше руководить, не по уму, все знать невозможно — а по совести смотреть, чтоб за социализм было!
Что есть социализм-коммунизм? Так у Маркса… или у Ильича? В общем, написано: это где вся собственность общенародная. Как фабрика одна — и все на ней работники. От каждого по способности, каждому по потребности, и все довольны. Собственность мы, положим, уже всю… ну так, по мелочи, осталось. И что говорит марксистское учение? Что там у нас первично? Правильно, производственные отношения. А раз они у нас уже самые передовые, то всякое там «не хочу» искоренить — это плевое уже дело. Сегодня мы вынуждены «каждому по труду», и деньги еще в ходу, потому как если по потребностям, то вмиг все по углам растащат. Ну, это дело знакомое, по рукам загребущим бить. И углы личные резать без жалости, чтоб у каждого лишь от общества что-то было, и никак иначе!
Наверное, это поколение не переделать уже. Ничего, если прикинуть, как мораль общественная изменилась за тридцать лет всего, от тит титычей до энтузиастов… Еще лет через тридцать, значит, будут все уже сознательно, при коммунизме жить: на работу с песней, и блины с салом в награду. Нет, благосостояние можно и повысить, чтоб не в бараках жили, и чтобы здоровы-сыты-одеты все. И точка! Кто скажет «мое», давить без жалости. Тридцать лет такого формования — вот и будет из темной массы коммунистический народ!
Это я к тому, что мне надо срочно успех организовать, и чтобы с шумом и с наградами. Тогда вот так, сразу, тронуть не решатся, чтоб авторитет советской власти не подрывать. Вот только что тут сделать можно, здесь же кроме этой проклятой пустыни и нет ничего, верблюдов по ней гоняют басмачи бывшие. Работать их заставить на благо Советской Родины, чтобы все для фронта, все для победы! А что мне тут сказали, раньше Амударья в Каспийское море впадала, русло осталось сухое, это, значит, канал почти готовый, вот пусть они его дальше и копают! Лопатами всех обеспечить — и вперед, кто не хочет, тот враг народа. Как с врагами в военное время положено?
Как там у Маркса. Не ждать милостей от природы, а взять их самим? Канал по пустыне, и в стороны — да мы все эти Каракумы в сад цветущий превратим! Нет, сейчас, конечно, хлопок выращивать будем, чтобы для фронта, порох и взрывчатку из него. Ну а после — да хоть арбузы и виноград! Нет, это роскошь все же, а вот что бы такое, чтоб как пшеница, но росло бы вдвое быстрее и массой побольше? Память, память… Что там профессор, которого я в тридцать восьмом… Кукуруза, ценный пищевой злак. Ладно, отловлю еще ученых, прикажу выяснить и доложить. А сейчас — за дело!
Когда за мной придут, чтобы… Ежова год почти не трогали? Ну считай, полгода у меня есть. И народонаселение всей Туркмении… Сколько, кстати, его тут? Лопат на всех хватит?
Слава верному ленинцу Н. С. Хрущеву, покорителю и преобразователю природы!
А там, глядишь, на волне успеха снова наверх. И Хозяин еще настроение сменит… А вот та сука, которая на меня нашептала, очень может быть, в немилость попадет. А я узнаю, и тем более не забуду.
Вперед, Никита Сергеевич, за Родину, за Сталина, за коммунизм!
От Советского Информбюро. 27 октября 1942 года.
Наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и северо-восточнее Туапсе. На других фронтах существенных изменений не произошло.
Партизан Владимир Н., вернувшийся из тыла противника, рассказал: «Недавно мне довелось побывать в деревнях Орловской области — Журиничи, Бугры и др. В этих деревнях были крепкие цветущие колхозы. Немцы дотла сожгли эти деревни. В колхозе им. Воздушного флота не осталось ни одного жилого дома и ни одной постройки. Колхозницы сами построили три сарая, в них разместилось все население — 76 женщин и детей. Как только гитлеровские мерзавцы проведали об этом, они согнали женщин и детей в один сарай и из автоматов всех перестреляли. На следующий день мы проходили через эту деревню. Кругом стояла зловещая тишина. В сарае перед нашими глазами открылось жуткое зрелище. В лужах крови валялись 75 изуродованных и обезображенных трупов. В живых осталась только одна 3-летняя девочка, чудом спасшаяся от расстрела. Мы ее взяли с собой и передали на воспитание советским патриотам».
