За билеты Коля заплатил накануне, пятнадцатый ряд обошелся в двенадцать рублей.
Фанни робела и призналась в этом.
— Почему тебе пришло в голову позвать меня в театр? — спросила она вдруг, когда действие уже началось.
— Ты знаешь почему, — сказал Коля. — Я подумал, что ты давно не была в театре.
— Ты очень милый, Андрюша, — сказала Фанни. Она положила ладонь ему на колено. — Я тебе всегда буду благодарна. Это лучше, чем если бы ты купил мне манто.
— У меня нет денег тебе на манто.
Фанни вдруг улыбнулась.
— Когда-то очень давно, тысячу лет назад, еще в той жизни, я жила на квартире у одного адвоката, из сочувствующих. Он к тому же защищал наших в суде. И брал большие гонорары. Мне рассказывал об этом Витя Савинков, брат Бориса. Ты слышал о них?
— Слышал, конечно, слышал, — сказал Коля.
Эта милая, тихая и жутко одинокая женщина притягивала к себе Колю не только качествами женскими, скрытой животной страстностью, которую подавляла в себе, полагая это ненормальным и греховным, но и славой террористки, которая известна таким столпам революции, как Савинков или Ленин, за которой ухаживал, по ее же рассказам, брат Ленина Дмитрий, которую отыскал и привез в «Метрополь» Сергей Мстиславский, фигура в революции легендарная, хоть и не террорист. И эта женщина сидела рядом с ним в театре и даже дотронулась до него.
Коля привык к тому, что нравится женщинам, и даже научился снисходить к их настойчивости, И его вовсе не мучила совесть за то, что он сознательно пошел на близость с Островской, — он покупал себе свободу и, возможно, жизнь. Впрочем, в свое время он уже пытался использовать женщину в корыстных целях, когда соблазнил генеральскую дочку, дочь хозяйки квартиры, где снимал комнату. Еще в студенческий год, от которого остались полупогончики в его чемодане. Может, и не следовало возить с собой такой сувенир, но каждый человек имеет право на прошлое.
С Фанни все было иначе, даже иначе, чем с Маргаритой.
Он сам выбрал для себя эту женщину. А может, это сделала судьба, когда столкнула их на ялтинской набережной, когда он пытался защитить ее от злобного остзейца.
Как была фамилия полковника, который пришел ему на помощь? Врангель?
Он как-то спросил Фанни, не знает ли она полковника Врангеля. Она не знала. Как и Островская. А Блюмкин сразу вспомнил: «Был такой адмирал Врангель, он открыл остров в Полярном океане. Он так и называется — Земля Врангеля».
Коля спросил, когда это было, и Блюмкин признался, что не помнит, но уже много лет назад. Нет, это был другой Врангель. Неизвестный.
— Они проводили экс, — продолжала Фанни, — и почему-то вместе с деньгами им досталось манто. Соболиное манто, представляешь?
— Они квартиру ограбили?
— Ни в коем случае! Они взяли ломбард или нечто подобное. Может, даже логово ростовщика. Но братья Савинковы никогда не занимались грабежами. И если до тебя доносились такие слухи, то это клевета, которую распространяла охранка и большевики.
— Ну и что было дальше?
— Не хочется рассказывать. — Фанни была обижена за товарищей. И Коля рассердился на нее, Сам не знал почему.
— Ты с ним спала? — спросил он.
Получилось громче, чем следовало. Как раз в тот момент начал открываться занавес.
Гражданин, зашипел кто-то сзади — и Коля не осмелился обернуться — вы можете придержать свои грязные чувства при себе?
Фанни убрала руку с его колена.
Пьеса была высокопарной и не очень увлекательной. Коля раскаивался, что нахамил.
Он оборачивался к ней, и Фанни хмурила густые восточные брови, чувствуя его настойчивый взгляд.
В антракте Коля нашел правильные слова.
— Прости меня за вспышку ревности, — сказал он.
И это было признанием.
Неожиданно Фанни покраснела, румянец залил лицо — скулы и даже лоб, Отвернулась.
Коля понял, что на него больше не сердятся.
— Пошли в буфет, — сказал он. — У меня есть деньги.
— Нет, — сказала Фанни, — я совсем обнищала.
— Мы не у немцев, — сказал Коля, — а в России, здесь мужчины платят.
Фанни покорно пошла за ним в буфет. Народу там было немного. Они взяли по стакану жидкого чая и по прянику. А еще Коля заставил Фанни принять от него небольшое яблоко, мягкое от зимнего хранения.
— Тебе нужны витамины, — сказал он.
Чай был на сахарине, но горячий.
Коля заплатил за все десятку.
— Какой ужас — сказала Фанни.
— А что?
— Деньги надо экономить, — произнесла она голосом старшей сестры.
Коля знал, вернее, высчитал, что Фанни примерно тридцать лет. Но на самом деле догадаться о ее возрасте было невозможно. Очевидно, думал Коля, она и в пятьдесят будет моложавой женщиной без возраста.
— Кем ты будешь? — спросил он.
Этот вопрос поставил Фанни в тупик. Возможно, она и задумывалась о своем будущем, но мысли ее были настолько сокровенными, тайными, что она не смела высказать их вслух.
Так и не решившись ответить, она сказала:
— Не знаю, не думала.
— Пойдешь на партийную работу?
— А на что я гожусь? — Этот вопрос не требовал ответа.
— Тебе положена партийная пенсия, — сказал Коля, — как политкаторжанке.
— Я не обращалась за ней.
Больше они к этому вопросу не возвращались.
Не могла же Фанни сказать Коле, который ей нравился и притом был большевиком, близким по классовым воззрениям, п потому вряд ли поймет ее потайные мысли, что она хотела бы сидеть дома и растить детей. Что она очень стара для любой иной работы. В крайнем случае, если своих детей судьба ей не подарит, то она готова была ухаживать за чужими детьми, может быть, за племянниками.
В зале они взялись за руки.
Как гимназист с гимназисткой.
Ладошка Фанни была теплой, влажной и податливой. Коле хотелось поцеловать ее, но, конечно же, он удержался.
Он только сказал:
— У тебя чудесные волосы.
В этот момент герой шумно страдал на сцене, и потому Фанни переспросила:
— Что волосы?
— Чудесные.
Она удивилась.
Коля склонился к ее уху и прошептал:
— У тебя чудесные волосы.
— Перестань! Не мешай смотреть.
Но руку она не убрала и более того — чуть сжала несильными пальцами ладонь Коли.
Когда они шли домой, а вечер был уже почти теплым, обоим не хотелось расставаться. Коля поддерживал Фанни под локоть, чтобы она не угодила по своей близорукости в лужу или не ударилась о какой-нибудь кирпич. Он поймал себя на том, что ее беспомощность умиляет его и вызывает жгучее желание заботиться об этой слабой женщине, опекать ее и не давать в обиду.
Коля сам чуть не налетел на кучу пустых ящиков, почему-то не растащенных на дрова, потому что загляделся на странный, может, и некрасивый, но такой удивительный профиль бывшей террористки.
