– Тревога! Поганые! В щиты! Все в щиты!
Перекинул свой щит и закрылся, одновременно прикрывая встающего Садова. О щит несколько раз ударило. Выглянул. Монгольская сотня крутилась, поливая нас стрелами. Черт побери, откуда они появились? Неужели дозоры вырезали? Посмотрел назад. Ну да, конечно, половина крестьян драпанула к лесу, половина забилась под телеги и воет от страха. Двое, что рядом стояли, вместо покойника в могильную яму сиганули. Холопы, слава Богу, пока целы, перебежками двигались к нам. Небось поняли, что не зря в брони целый день парились. Рядом с нами уже встали пятеро и прикрылись щитами. Один коротко на меня глянул и кивнул на колчан. Я поставил щит и крикнул:
– Держи!
Вынул лук, взял стрелу. Черт, где Демьян? Он здесь вроде должен быть. Защелкали луки, что были у холопов. О, монгол в ярком халате. На! Твой халат крестьянам достанется. На! На! На! У этих халаты поплоше, однако в мужичьем хозяйстве тоже сгодятся.
– Чего они сразу в копья не пошли? – крикнул Садов, метая стрелы. – Упустили время. Дали нам собраться.
– Привычка. Сначала стрелами утыкать. Потом готовое, не напрягаясь, взять. Только готовы мы были.
Где же Демьян? В монголов стрелы летели с нескольких сторон. От нас семерых, от телег, от подлеска и кустов, где стояли бояре. Монголы бояр не видели, их скрывали кусты. Вот и отлично. Деваться им некуда, только атаковать. Если сунутся обратно в лес, нагоним и порубим в капусту. Лес – это наша сила. Пешему в лесу проще, даже простой мужик сможет дать отпор конному степняку. Если не нападут и поскачут вдоль леса, половину перестреляем, остальных в сабли бояре возьмут. Монголы, убрав луки, начали разгоняться для удара.
– В копья!
Побросав луки, все схватили копья, и строй ощетинился почти ровным рядом наконечников. Почти ровным.
А мое где? Где-где, на коне! Оглянулся, конь отбежал к лесу. Болван я, про свое копье-то забыл. Из-за кустов неожиданно выскочили два десятка бояр и врубились монголам во фланг. Сколько-то было выбито, но на нас летела оставшаяся часть степняков. Я прикрылся щитом, плотно и прочно стараясь упереться в землю. Бум!
Теряя сознание, услышал более громкий клич:
– Ките-е-е-еж!
* * *
Ох, как же хреново-то! Такое ощущение, что по мне целый тумен потоптался. Все тело ноет, будто после контузии. Уже три раза за неделю из меня вышибают сознание. Второй раз чуть ли не летально, но обошлось. Надеюсь, четвертого раза не будет, убережет Святая Троица…
– Владимир Иванович! Боярин, жив ли?
Жив, но как бы частично. Открыл глаза и сразу зажмурился – больно резануло солнце. Повернул голову и сделал еще одну попытку. Обнаружил, что я лежу на овчине, ею же и укрытый, а рядом Аким, плошку протягивает.
– Вот, боярин, выпей отвара…
С жадностью проглотил живительную влагу. Стало легче. Попытался подняться. Только сел, как в голове сразу заколотило молотом. Ох, голова моя! Видать, хорошо меня приложило. Посидел минуту, боль ушла, гул прекратился, и я смог посмотреть по сторонам. Рядом стояли братья Варнавины, Садов и множество других, не знакомых мне бояр.
– Жив, – произнес китежский десятник. – Вот и славно.
Я ощупал голову.
– Чем это меня приложило?
– По тебе конь поганого кувыркнулся. Ты, как мертвый, всю ночь пролежал. Наутро заметили, что дышишь. Ну, и слава Богу, что жив.
Я опять огляделся. Так, солнце в зените, а монголы появились к вечеру. М-да. Опять посмотрел на окружающих.
– А что за бояре вокруг? Или у меня в глазах двоится?
– Это сотня из дальнего дозора вернулась. Зело нам помогла. Аккурат сбоку поганым вдарили. Ибо совсем нам худо бы было.
– А вот как. Помоги-ка мне встать, Тимофей.
Поднялся и опять немного переждал легкое гудение в голове. Бояре подступили ближе. Один из них вышел вперед и спросил:
– Что делать-то будем, Владимир Иванович?
Имени его я не вспомнил, да и не до этого мне сейчас.
– Подождите, бояре, все потом. Пройдемся, Тимофей Дмитриевич.
Мы пошли по краю поляны.
– Я помню, как на нас монголы налетели, что потом произошло?
– Сотня боярина Лисина появилась. Это нам ее сам Господь послал. – И Садов размашисто перекрестился.
– Дальше что?
– Ну, порубили поганых, потом погубленных да язвленных собрали.
– И сколько погибло?
– Четыре холопа и все мужики, что к лесу утечь не успели.
– Дальше.
– Дальше стали решать – что делать.
Интересно. Даже хмыкнул:
– Что же решили?
– Решили подождать, как ты, Владимир Иванович, очнешься.
– Мудро-мудро. А почему именно меня стали ждать?
Садов почесал затылок и произнес:
– Ну, дык, ты Велесов.
Ну да, я тут вроде как второе лицо в княжестве…
В раздумьях подошли к дальнему краю поляны. Я запнулся об увиденную картину: у потухшего костра сидят два человека – пожилой с длинной бородой и молодой с только начавшими пробиваться усами. Оба отрешенно смотрят в потухший костер. Эти два ратника мне кого-то напоминали. Садов подошел ближе и шепнул:
– Отец и брат.
– Лисины? – догадался я. И шепотом спросил у Садова: – Как звать брата и отца по батюшке?
– Макар Степанович и Илья Макарович.
Я кивнул Садову и махнул рукой:
– Иди, собери всех бояр на совет. Сейчас подойду.
Присел рядом, Лисины даже не шевельнулись. Понятно, что их повергла в шок весть о предательстве.
– Почему? Скажи мне как отцу, почему так случилось?
Старший Лисин смотрел на меня, и в глазах его были боль и слезы. Я его понимаю, но что ему ответить? Откуда мне знать, что там с Кутерьмой случилось? Как его заставили, мне неведомо. Пытали? Не знаю, хотя на теле его следов пыток не видел. Напугали чем? Как его заставили предать? Теперь это тайна, которая прибавилась к другим многим.
– Я не знаю, как это случилось. Но я знаю, что надо делать.
Уже оба смотрели на меня. Парень поднял голову и смотрел с надеждой.
– Что тут можно сделать? – Лисин-старший покачал головой. – Клеймо предателя легло на наш род, и его не смыть ничем, даже кровью. Теперь каждый будет говорить: «Это отец и брат Григория Лисина, того самого иуды».
И оба опять опустили головы вниз.
– А тут ты не прав, Макар Степанович, нельзя опускать руки. Позор смывается не кровью, позор смывается праведными делами. В том числе делами ратными. Очень скоро поганые вернутся, и у вас будет шанс сделать так, чтобы все знали: бояре Лисины – одни из лучших сынов земли русской. Если не опустите руки и пойдете со мной, то все забудут предателя Григория Лисина, а будут помнить только Гришку Кутерьму.
