— Виноторговец Жан де Бетизи. Они живут рядом с центром города в большом доме, — ответил Ян ван Баерле. — Он сказал, что завтра я… что мы с тобой можем прийти к нему на обед. Ты должен пойти со мной, иначе мне не отдадут Женевьеву!
— Хорошо, сходим, — согласился я, иначе бы превратился во врага на всю жизнь.
Виноторговец Жан де Бетизи жил в бывшем моем доме. Вот так накопленное непосильным трудом наследники расфинькивают за два-три поколения. Дом, правда, подремонтировали и перестроили немного, расширив склад за счет подсобных помещений, хлева и частично конюшни. Купец принял нас в холле на втором этаже. В углу там стоял шкаф с часами с гирями. Стрелки и цифры на циферблате были позолоченные, а цепочки и гири, скорее всего, из надраенной бронзы. Рядом с ними стоял у стены большой буфет, который был из двух частей. Верхняя, поуже, с двумя дверцами, за которыми на полках стояла посуда, фарфоровая, стеклянная, бронзовая. В нижней было шесть выдвижных ящиков. Там, видимо, хранились мелкие предметы. На противоположной стене висела картина с портретом человека в рыцарском белом доспехе, который держал шлем на согнутой в локте руке. Больше шансов, что это мой потомок, а не предок купца. Стол был овальный, на гнутых ножках, накрытый плотной темно-зеленой скатертью, из-за чего у меня появилось впечатление, что попал в казино или бильярдную. Будем надеяться, что сегодняшний визит закончится забиванием кием шаров в лузы, а не «кручу-верчу, запутать хочу; смотри внимательно, выиграешь обязательно; кто шарик найдет, сто тыщ отгребет». Стулья с низкими спинками и мягкими сиденьями, обтянутыми такой же темно-зеленой материей.
Жан де Бетизи оказался плотным мужчиной с выпирающим животиком. Есть такая категория мужчин, у которых живот, как у беременных женщин. У него была большая лысина, благодаря которой казался умнее. Остатки волос на висках посеребрила седина. Попадалась она и в бороде средней длины, не модной. Серые глаза терялись по обе стороны длинного и мясистого носа. На купце был черный дублет с серебряной шнуровкой и белым гофрированным воротником с разрезом спереди и черные штаны, не слишком широкие и без разрезов. Единственной деталью, выпадающей из строгого стиля, были алые банты, которые поддерживали темно-серые чулки. Черные башмаки были на пробковой подошве. Жена его умерла три года назад от оспы, поэтому за хозяйку дома была старшая дочь Мари, обладательница такого же выдающегося носа, как у отца. И вид у нее был такой же непривлекательный, то есть умный. Хорошо, что и лысина не перешла к ней по наследству. Может быть, всё ещё впереди. Младшая дочь Женевьева, судя по всему, пошла в мать. Не красавица, но симпатичная. Она, улыбаясь, забавно морщила небольшой остренький носик. Глаза при этом становились узкими и хитрыми. Обе дочери были сероглазыми блондинками, скорее всего, ненатуральными. На обеих платья из шелка, только у старшей черного цвета, а у младшей темно-красного.
В гостях у них уже находился Пьер де Ре, как претендент на руку старшей дочери. То-то мне показался слишком коротким поиск невесты для Яна ван Баерле!
— Это большая честь для меня — принимать в своем доме такого известного капитана, грозу испанцев-еретиков! — начал разговор Жан де Бетизи.
— Мне не менее приятно быть гостем отца таких прекрасных дочерей! Я даже пожалел, что уже женат! — произнес я ответный комплимент.
После обмена любезностями нас пригласили к столу. Еду приносили с кухни и раздавали две пожилые служанки. Обе явно волновались. Видимо, давно живут в этом доме, и судьба девушек им не безразлична. Женщины удивительно умеют паразитировать на чужих ответственных моментах.
Начали с супа из гороха и слив, сдобренного имбирем и черным перцем, причем последнего, на мой вкус, явно переложили. Продолжили жареной свининой с капустой и изюмом, бараниной под мятным соусом, рубленой говядиной со сливами и под патокой и телячьим языком с зелеными яблоками. На десерт подали пирожки с вареньем из орехов, вафли с жирным и сладким кремом, лепешки с медом. Вино было красное и очень хорошее, хотя виноторговцы обычно не разбираются в своем товаре. Мужчины и старшая дочь наминали за обе щеки. Младшая ела мало. Ей больше нравилось наблюдать за нами и морщить носик. Представляю, как после нашего ухода она будет высмеивать все наши промахи.
Встретившись с ней взглядом, я также сморщился и подмигнул. Девушка не сдержалась и громко прыснула. Отец не обратил внимания, продолжил есть. Зато старшая сестра посмотрела на нее с укором. Лицо младшей сразу стало ангельски невинным. Пожалуй, я был не против того, чтобы видеть это личико почаще.
После трапезы молодежь ушла в соседнюю комнату, а мы с купцом остались за столом. Он долго ковырялся в зубах и втягивал между ними воздух, чтобы прочистить. Завершив сие важное действо, сразу приступил к делу.
— Что у Яна за душой? — спросил он.
— Именье матери в Утрехтском епископстве, дом в Роттердаме, около двух тысяч экю наличными и богатый зять, у которого он служит офицером, — рассказал я.
— Последнее, пожалуй, самое важное, — на полном серьезе произнес купец.
— А что достанется мужу Женевьевы? — поинтересовался в свою очередь я.
— Меньше, чем я даю за старшей, всего три тысячи экю, — ответил Жан де Бетизи. — Примерно столько же, сколько имеет и твой шурин.
Видимо, сумма приданного зависела от состояния жениха. Интересно, что купцу наплел Пьер де Ре, если получает больше. Или это ему за вредность, то есть, за некрасивость невесты доплачивают?!
— После моей смерти получит еще, — продолжил купец.
— Уж не этот ли дом? — поинтересовался я.
— Нет, — ответил он. — Дом получит Мари, а Женевьева деньгами.
— Что ж, дом вернется в семью сеньоров де Ре, — сказал я.
— Откуда вы знаете, что это их дом?! — удивился Жан де Бетизи.
Я предложил ему перейти на «ты». Он согласился, но продолжал «выкать».
— Мы ведь с ним в дальнем родстве, — ответил я.
— Серьезно?! — еще больше удивился купец. — Я думал, он, как всегда, сочиняет!
— На этот раз — нет, — сказал я. — Наши прапрадеды были родными братьями. Мой остался владеть отцовским феодом на Крите, а его отправился искать денег и славы на чужбину, сделал карьеру на службе у Карла Пятого.
— Да-да, я знаю, — несколько небрежно произнес Жан де Бетизи. — Меня вот что интересует. Ян — католик, а моя дочь — гугенотка.
— Уверен, что скоро он станет гугенотом. Молодая жена поможет ему выбрать правильную религию, — сказал я.
— Не поможет — тоже не беда, — молвил купец.
Подозреваю, что гугенотом он стал только потому, что в Ла-Рошели так выгодней. Единственная религия, которой западноевропейцы не изменяют ни при каких обстоятельствах, — это золотой телец.
— Он согласится, если обвенчает пастор, или лучше подыскать католического священника? — деловито поинтересовался отец невесты.
— Наверное, лучше будет не давить на Яна сразу, — предложил я. — Пусть привыкнет к мысли, что грех молиться так же, как испанцы.
— Пожалуй, ты прав! — наконец-то снизошел на «ты» мой будущий родственник.
Свадьбу мы собирались организовать после возвращения из следующего похода, перед отплытием в Англию на зимовку. План этот пришлось срочно менять по требованию экипажа.
Когда закончили продажу груза и начали отправку на берег тяжелых пушек, которые были не нужны новому владельцу галеона, ко мне в каюту пришел Матейс ван Лон. Он был немного смущен, будто собирался признаться, что втихаря отпил вина из моего бочонка, который стоял в той же кладовой, где хранились офицерские припасы.
— Команда хочет, чтобы мы вернулись в Англию, — поставил он в известность. — Мы неплохо нажились, надо бы отдохнуть. Уже холодно становится, и парни соскучились по семьям.
Я вспомнил, что тоже соскучился по Моник, что награбил столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь, что… И все же мне не хотелось так рано возвращаться в Англию.
— Еще месяц не потерпят? — спросил я.
