хорошо? Я уже не в том возрасте, чтобы реагировать на всё это.
— У вас еще очень молодой возраст, — попытался смягчить разговор Валеев таким вот глуповатым комплиментом.
— А у вас — еще десять минут, — отреагировала я равнодушно.
— Лидия… Степановна, — Валеев стал очень серьезен, — ситуация на самом деле непростая…
Я скептически приподняла бровь.
— Да! Непростая! — рассердился Валеев. — Мне не с кем оставить Светлану. В интернат я отдавать ее не хочу, а этой дуре — Элеоноре Рудольфовне банально не доверяю. Как и Ольге. Я слишком долго закрывал на всё это глаза. Отдаривался деньгами и подарками. А ребенка же воспитывать надо!
— Ну так воспитывайте, — изумилась я. — Вы — отец Светы. Ее законный представитель. Так кто вам не дает заниматься нею сколько угодно?
— Я не могу, — потупил взгляд Валеев.
— То есть я — могу, а вы — не можете? — хмыкнула я. — Любопытненько.
— Вы не знаете всего, — вздохнул Валеев, — у меня нет времени…
— То есть месяцами кататься по Адлерам и Пицундам вы спокойно время находите, а собственным ребенком заниматься — времени сразу нет? Или каких там еще ресурсов не хватает?
— Мы в Сочи были, — поправил меня Валеев.
— Да хоть в Гондурасе! — вспылила я. Достал он меня уже.
— Лидия Степановна, — умоляюще посмотрел на меня Валеев. — Ситуация действительно очень серьезная. Я постоянно то в командировках, то до ночи на работе. Свете нужен регулярный нормальный присмотр. И только вы в данной ситуации можете мне помочь. Умоляю, помогите!
— Почему это только я? — в некотором обалдении я посмотрела в наполненные тревогой глаза Валеева. — Ваша супруга, Юлия вроде, она что — больная? Не может? Забирайте Светку в свою семью и воспитывайте ее сколько угодно. В любом случае, даже если Юлия окажется плохой мачехой, то это будет лучший вариант, чем Ольга и Элеонора Рудольфовна.
— Вы правы, — вздохнул Валеев. — Но дело в том, что мы с Юлией расстались. Завтра подаем заявление на развод.
— Сочувствую, — сказала я равнодушно.
— Поэтому вопрос со Светой остается открытым.
— Дак новая жена может воспитывать вашего ребенка! — воскликнула я, — Или вы только таких как Ольга и Юлия выбираете? Ну, так поставьте очередной будущей жене условие, что Света будет жить с вами. Если очередная жена начнет крутить носом — заведите няню. Ту же Римму Марковну, к примеру. Она с удовольствием пойдет. Одинокая старушка, очень интеллигентная. В конце концов вы вполне можете купить отдельную квартирку рядом, поселить там Свету с няней и навещать их, раз ваши жены столь суровы к этому ребенку.
— Дак я по этому поводу и хотел с вами поговорить, — сообщил Валеев и добавил будничным тоном, — Лидия Степановна, насколько я знаю, вы послезавтра получите развод с Горшковым. И станете свободной женщиной. А я — через месяц. Я предлагаю — давайте поженимся.
Я охренела.
Видимо, Валеев увидел в моих глазах жажду убийства, потому что торопливо воскликнул:
— Постойте, Лидия Степановна! Брак будет фиктивным. Мы распишемся, вы сможете официально удочерить Светлану. Жить будем, как и раньше — каждый сам по себе. Я всем вас обеспечу, поверьте, у меня огромные возможности. Поживем хотя бы год. А потом, если вы или я полюбим кого-то — то я сразу же дам вам развод.
— А смысл? — буркнула я.
— Свету никто не сможет отобрать у вас, — вздохнул Валеев. — Ни Ольга, ни ее братик, ни мамочка. Что скажете?
Я подошла к двери, рывком распахнула ее и сказала кратко и ёмко:
— Вон!
Валеев ушел восвояси, и я сидела на кухне, тупо уставившись на стакан с остывающим чаем. Какая-то эмоциональная пустота накрыла меня так, что даже дойти до своей комнаты сил не было. За окном бушевала гроза, давление упало. Хорошо, хоть было поздно, и соседи расползлись по комнатам.
Я перевела бездумный взгляд на свои руки. То есть руки-то Лидочкины, но я уже привыкла к ним, поэтому называю — «свои». Короткие пальцы, грубоватая форма кисти. Да уж, не аристократка Лидочка, от сохи сиволапая, как говорится. Надо бы хоть на маникюр сходить, что ли. Но там только красным лаком ногти красят. Нет, не пойду, сама лучше сделаю…
Я сидела, а в голове струился какой-то джойсовско-прустовский поток сознания (да какой там поток, так, вялый ручеек), ни единой внятной мысли, всё какие-то обрывки, полуобразы, что ли. Полное эмоциональное истощение, когда вообще ничего не хочется. Вдруг дверь скрипнула и на кухню, шаркая, вошел Петров.
— А, Лидка! — апатично махнул мне рукой сосед, — у тебя пошамать чего-нибудь найдется? А то я совсем на мели, последний раз только вчера утром ел.
— Сейчас, — я открыла холодильник и вытащила оттуда литровую банку, заполненную до половины борщом (Римма Марковна меня подкармливает, знает, что на кухне в коммуналке готовить неудобно и носит мне еду в баночках).
Петров взглянул на борщ и громко сглотнул.
— Федя, ты борщ будешь? Римма Марковна утром приготовила. Только у меня без сметаны.
— Буду! — поспешно воскликнул Петров, который при виде еды воскресал прямо на глазах.
— Сейчас, подожди секунду, я разогрею и тарелку из комнаты принесу, — сказала я, — а то Ольга всю старую посуду так изгадила, что я ее выбросила, а из дома только одну тарелку принесла.
— Не надо мне тарелку! — воскликнул Петров, радостно потирая руки, — и греть не надо! Давай сюда, я так съем, из банки. Ложка у меня есть.
Я пожала плечами и поставила банку перед соседом на стол.
— Мммм, какое блаженство, — зачавкал Петров, зажмурившись от удовольствия. — Римма Марковна лучшая кухарка в мире!
— Ей только это не скажи, — усмехнулась я и положила перед Фёдором порезанный хлеб. — Ешь, давай.
На минуту воцарилось молчание, периодически нарушаемое громким хлюпаньем Петрова, жадно поедающего борщ.
— Слушай Лидка, — сказал Петров после того, как банка опустела, и тщательно облизал ложку, — я тут спросить хотел…
— Спрашивай, — я забрала банку и принялась ее мыть. — Ложку давай сюда. Тоже помою.
— Не! Не надо, —
