мычание.
— А если достопочтенная Элеонора Рудольфовна встала на тропу войны, то боевые действия я ей обеспечу, — свирепо пообещала я.
Горшков сглотнул.
— Светку вы не отберете, — я поставила точку в разговоре. — О моей квартире тоже забудьте. Как и о комнате Риммы Марковны. А меня — оставьте в покое. Это понятно?
Горшков не ответил и молча ретировался к себе.
Я взглянула на часы. Твою ж дивизию! Осталось часа три поспать. С папками я опять не успела. И платье испортила!
А на работе с самого утра пришлось в поте лица набивать эти грёбанные акты. Щука «по доброте душевной» пихнула мне всё, что накопилось с того момента, как я ушла к Ивану Аркадьевичу. А накопилось ой как много. А сроки мне Щука дала ой какие маленькие. Это всё несправедливо, но я сейчас должна быть тише воды, ниже травы. Мне категорически нельзя привлекать внимание. Во всяком случае до того момента, как документы в папках будут заменены, а сами папки попадут в руки комиссии.
И я молодец, таки управилась.
Аккуратно сложив акты в стопочку, я пошла к Щуке сдавать работу.
— Нет, ну вы посмотрите на это! — заявила всем Щука с неимоверно довольным видом, тыкая толстым сосисочным пальцем в свежеотпечатанные акты. — Так дело не пойдет! Я не буду принимать это!
Я молчала. Смысла спорить и что-то доказывать сейчас нету.
— Так. А это что?! Что это такое?! — продолжила верещать Щука. — Это кто тебя учил так дела оформлять?! Кто, я спрашиваю?!
Я хотела пожать плечами, но вовремя спохватилась и застыла статуей.
Щука, внимательно отслеживая мою реакцию, не нашла за что уцепиться и сосредоточилась на актах:
— Сколько сантиметров положено делать отступ?! А?! Отвечай!
— Согласно инструкции, — пришлось отвечать.
— А в инструкции что написано! Говори!!! — на последней ноте она сорвалась на визг. — А?!!
— Инструкция у вас на столе, — ответила я и показала на книжечку с инструкциями.
— Я сама знаю, что у меня на столе! — завопила она, — я сейчас тебя спрашиваю! Отвечай!
— Два сантиметра, — ответила я.
— Какие?! Какие два сантиметра?! — возмутилась Щука и кинулась перелистывать инструкцию. — Я тебя сейчас накормлю этой инструкцией! Ты у меня все эти сантиметры наизусть запомнишь!
Она так судорожно и резко перелистывала странички, что часть листков оторвались.
— Страница сорок пять, — подсказала я.
— Что?! Я сама знаю! Без сопливых советчиков обойдусь! — вызверилась Щука вращая выпученными глазами.
Она долистала до сорок пятой страницы и ткнула инструкцию мне:
— Читай!
Я пробежалась глазами по строчкам.
— Вслух читай, я сказала! — гаркнула Щука кавалерийским тоном. — Пусть все это слышат.
Ну, ладно, мне не трудно. Тем более начальство велит. И я прочитала:
— «…отступы в актах положено делать в два сантиметра…»
— Что? — психанула Щука. — Дай сюда!
Она выхватили разваливающуюся книжонку у меня с рук, больно царапнув массивным перстнем мою ладонь, и вчиталась в строки.
— А-а-а…ну да, точно, — забормотала она, — два сантиметра.
Сзади кто-то хмыкнул.
— Вот мы сейчас и проверим! — злорадно заявила она мне, — линейку бегом ищи! Где линейка?
Кто-то уже протягивал Щуке деревянную школьную линейку.
— Так, — сказала Щука и приложила линейку к полям актов.
Воцарилось молчание. Лицо Щуки стремительно наливалось свекольно-синюшной краснотой.
— Забирай вот это всё! — она швырнула мне почти в лицо несчастные акты, — и перепечатывай! Я это не приму!
— Хорошо, Капитолина Сидоровна, — сказала я и отправилась обратно на свое рабочее место.
Ясное дело, что ничего перепечатывать я не буду. Разве что первую страничку, которую Щука, в попытке найти у меня ошибку, измяла.
Что ж, такие вот зигзаги в логике судьбы нужно принимать с китайской философией. То есть — пофигистически. Иначе никаких нервов не напасешься.
Я проходила мимо информационного стенда у бухгалтерии. Там уже собралась небольшая толпа.
При моем приближении все с интересом уставились на меня.
С чего бы?
Я притормозила, и толпа моментально расступилась, вежливо пропуская меня вперед, и даже слегка подталкивая.
Странно. Никогда такого не было. Особенно у нас, в депо «Монорельс».
Ладно.
Я подошла ближе к стенду и вчиталась.
Первое, что я увидела — объявление о том, что вечером, после работы состоится коллективное собрание с участием вернувшейся делегации из Москвы. Первый вопрос — итоги Олимпиады. Вторым вопросом стояло — «Обсуждение поведения Л.С. Горшковой во время официальной делегации депо «Монорельс». Докладчик — Э.А. Иванов.
Но даже не это заставило мое сердце вздрогнуть. Делегация вернулась из Москвы. А, значит, с ними — Мунтяну.
«Твою ж налево!» — я выругалась, мысленно представив, как начинается вечернее собрание рабочего коллектива: вот торжественная обстановка, серьезно-официальные лица товарищей разной степени ответственности, выступления докладчиков, бурные аплодисменты, переходящие в овации… и тут такой товарищ Иванов, это который Эдичка, встает, выходит за трибуну и гневно начинает меня обличать. А все сидят с осуждающими и озабоченными лицами. А потом все эти товарищи начинают коллективно клеймить меня позором за всё хорошее, морально оттягиваясь за весь тот период, когда мой вертикальный карьерный взлет стал для них причиной для зависти. А я стою такая перед ними и обтекаю. И пытаюсь оправдываться. А они мне дружно накидывают еще. И еще. Отсюда главный вопрос — а оно мне надо?
У меня что, крайняя степень мазохизма? Вот что хорошего они мне могут сказать? Да ничего. А настроение испортят. Поэтому я решила — нет, не пойду я ни на какие собрания. В конце концов, имидж «плохой девочки» надо поддерживать.
Чем там все закончится, я думаю, мне с удовольствием передадут неравнодушные коллеги. Тогда и узнаю. И так дел у меня полно.
Это было мое решение номер раз.
Дальше.
Вопрос со Светкой. Вчера Римма Марковна вся в соплях и слезах делилась переживаниями, что гнусная Элеонора Рудольфовна забирает Светку. И я так прониклась, что даже стратегический план борьбы набросала. А вот сейчас стою в продуваемом сквозняками коридоре и обдумываю такую мысль: моя почти бывшая свекровь — всё-таки родная бабушка Светки. И это же хорошо, если ребенок вернется в семью. Да, жалко Римму Марковну, да, мы могли бы дать ей гораздо больше в плане
