я так соскучилась! А остальное ты привёз мне? Что я заказывала — жвачку, картинку на стену красивую, духи, газировку чешскую…
— Венгерскую, поправляю её я, — удивляясь, что весь список у меня в наличии, а я ведь его даже не разворачивал! — Всё купил, сверялся трижды со списком. Не знаю только отдавать тебе или нет? Кто там к тебе в окно залазил?
— Сам дурак!
Взметнулась короткая юбочка в горошек, обнажив для всех край чулок. Теперь всем видно — это чулки! Закончился мой эксклюзив. Все эти мысли вылетели из головы через пару секунд — в столовую заглянул новый директор и вахтёр.
— Штыба, срочно ко мне в кабинет, — негромко сказал Ким.
— Позавтракаю и приду, — спокойно сказал я, приступая к чистке яйца.
— Ты что, оглох! — подтявкнул из-за спины директора Костя.
— Я что, потом холодное есть должен? Или вообще не есть? Я спортсмен между прочем, у меня режим питания.
— Ты в первую очередь комсомолец и ученик, и вообще, ты ещё ребенок, по сути, — подставился директор. — И обязан выполнять все мои распоряжения и Константина Михайловича тоже.
— В таком случае, я напишу жалобу в комитет партийного контроля, на ваше самодурство, и не знаю, что вам ваши партийные товарищи скажут на то, что вы детей еды лишаете, — я встал и спокойно отодвинул булочку, нелупленное яичко и чай в сторону Бейбута.
Бейбут, разумеется, ни разу не сомневаясь, стал чистить яйцо, засунув булочку себе в рот. Столовая затихла от такого наезда. Раз этот Ким правильный я буду тоже правильным.
— У нас срочный разговор, а поесть ты потом сможешь, — побагровел кореец.
— Холодное? И если не сожрёт никто, — я с возмущением показал пальцем на соседа. — У вас что там, пожар? Ну, пошли тушить, но жалобу я напишу на вас обоих сегодня.
— Наглость — второе счастье? — иронично спросил Ким, идя со мной в свой кабинет. — Ну ладно, я тебя от еды оторвал, а Константин Михайлович в чём виноват? В том, что ты его матом послал, когда он тебя застукал за проникновением на режимный объект через окно?
— «Наглость второе счастье» — это про вас, ну или товарищ вахтёр вам соврал. Жалобу я напишу на то, что он меня ночью, когда я приехал на такси из аэропорта, в общежитие не пустил, и я зимой замерзал на улице. Как вы думаете, так с ребенком поступать можно? — жестко поставил акценты я.
Ким аж остановился у себя перед дверью!
— Как не пустил? — спросил он.
— Ну а чего бы мне лезть в окно этого режимного объекта, в котором я по несчастию живу? Лес кругом, я час мерз как собака, потом плюнул и залез через окно, — вру я, заходя в кабинет.
А тут многое поменялось! Нет удобного кресла Палыча, много личных фоток Кима, целые стенды на стенах.
— Он утром рано приехал, а у нас с семи тридцати проход разрешен по вашему же приказу, — перевел стрелки Костя.
— Это для всех, а жильцов надо пускать в любое время, — не выдержал невозмутимый директор.
— Позвольте, вы сами сказали — проход в общежитие даже для жильцов до десяти вечера и с семи тридцати! До этого у меня приказ вообще двери не открывать.
— Николай Сергеевич, — возмутился я. — Вы бы версии согласовали, а то будет допрашивать вас следователь, а вы будете разное говорить.
— Да какой следователь! — чуть ли не заорал Костя.
— Ты палку не перегибай, — недовольно поморщился новый начальник, только сейчас понимая, что оставлять детей на морозе — преступление, по факту, пусть даже они и провинились и опоздали, или даже, страшно сказать, раньше пришли.
— Не знаю, у меня в груди хрипы, температура была, пришлось таблетку пить и тошнит. Думаю из-за переохлаждения, — не иду на мировую я.
— Да не замерз бы ты, — сказал вахтёр.
— Надо было ещё раз попросить, — предположил Ким.
— Да вот попросил ещё раз, и ещё, и всё равно не пустил, и замерз я как раз вопреки вашим словам. Если со мной что случится, бегите сразу в тайгу, батя мой вам не простит, — пугаю я их теперь родителем. — Что вы хотели мне срочного сказать, из-за чего мне поесть не дали?
— Иди, доедай, нам поговорить надо, — секунду поразмыслив, сказал Николай Сергеевич.
— У вас совесть есть? Вы же видели, что Казах слопал мою порцию, он парень простой и всегда голодный.
— Неэтично называть людей по национальности, — задумчиво сказал директор.
— Это фамилия, а не национальность, — сказал я и ушёл.
Разумеется, в столовую я не пошёл, нет смысла. Мой друг с редкой фамилией уже съел все, что я ему от своего завтрака оставил. Я иногда вообще думаю, что с Карлыгаш он не из-за секса, а из-за её близости к кухне.
— Через пять минут занятия, а ты даже не рассказал про Венгрию, — попенял мне сосед.
— Чего рассказывать? Угорщина, как есть, — зевнул невыспавшийся я. — О, да у меня же фото есть!
Я на ходу показал общее фото с немцами, Бейбута оно, конечно, не впечатлило, а вот выпавший рисунок гологрудой Лизы привел его в ступор.
— Кто это? — тупо спросил он.
— Познакомился в Москве с ребятами из МГИМО, брат и сестра. Вот она ещё и художница, подарила мне рисунок на военную тему, там снайперша, на мою бабулю похожа, ну и этот я выпросил.
— Красивая, а у тебя с ней…
— Нет, и не планировал, просто взял рисунок из любви к искусству, — сразу понял я блеянье соседа.
— Подари? — смотрят на меня два больших глаза паренька.
— Карлыгаш тебе яйца вырвет, — сухо информирую я.
— Да надо расставаться с ней, я хотел после Нового Года, а вон видишь, опасно ей жить пока по старому адресу.
— Чего вдруг расстаться? — спросил я уже на ходу.
— Замуж она выходит, её давно посватали, а сейчас она и сама созрела, говорит, семью и ребенка хочу, и не такого как ты, а настоящего, — поведал Бейбут с каким-то надрывом.
«Мне ещё и этой проблемы не хватало, надо познакомить с кем-нибудь его», — думаю про себя, и тут же получаю от своего внутреннего эго, загробленного отказами и обломами, — «себе сначала помоги»!
— Ладно, рисунок твой, — посопев, согласился я. — А завтра идём этих твоих обидчиков искать, ноги им вырвем.
На уроке физики меня сразу с планами на завтра обломали!
— Штыба, у тебя завтра краевая олимпиада по физике. Не забыл? — спросила физичка.
— Она не прошла что ли ещё? — удивился я.
— Нет, к счастью. Вот математику ты
