Девяностые приближаются - Дмитрий Валерьевич Иванов

— Второй, что ли, ещё будет? — принялся вспоминать, как это было устроено во времена СССР, я.

— Будет, для восьмерых, кто в первом туре больше баллов наберёт. Второй тур — экспериментальный, первый — теоретический.

Занятия для меня отменили, дав задание готовиться к олимпиаде. Я и в самом деле многое забыл, помнил только почему-то молекулярку от и до.

После двух уроков физики у нас была физ-ра рядом, на стадионе. Сдавали нормативы на лыжах. Я сдал легко, а представитель советской школы бокса Бейбут сдал со второй попытки. С улицы пришли разгорячённые морозцем. Минус двадцать в Красноярске! Четвертым и пятым уроком у нас иностранный, а в час тридцать уже обед. После обеда тоже будет мероприятие, придётся нам с Бейбутом опоздать на тренировку или вообще не ходить. Стою, читаю объявление:

Хмыкаю, и поглаживаю «сюрприз» в кармане пиджака, приберёг его, как знал.

На уроке неожиданность — наш директор собственной персоной на задней парте. Сидит пока тихо. Англичанка знает меня как облупленного, а всё равно вызывает к доске и даёт читать текст. Легко справляюсь и неожиданно слышу:

— Неплохо, но три, сделал две ошибки, — не глядя мне в глаза, наклонилась к журналу учительница.

Я всё тут же понимаю, надо же, правильный мужик, вроде, а включил админресурс. Ну-ну. Я по этим правилам тоже играть умею.

— А какие ошибки? — невинно интересуюсь я.

— Неважно, иди на место, а к доске пойдёт Лукарь, — попыталась съехать училка.

— Важно! Лукарь, сядь пока! Я должен знать, какие я сделал ошибки, иначе как я их исправлю? — сухо говорю я.

— Сядь, я сказала! — крикнула училка.

— Не сяду, и не надо кричать! Моду взяли кричать. Может ещё и розги принесёте, как в царской России? — упорствую, но спокойным и тихим тоном я.

— Так, Анатолий, выйди из класса, и напиши объяснительную, — вступает в бой тяжёлая артиллерия в виде директора.

— Как скажете, Николай Сергеевич, мне писать не привыкать, напишу, в трёх экземплярах — в гороно, в партком, и вам до кучи, — говорю я и выхожу из класса.

— Ну-ка, стой! — шипит директор и выходит за мной.

— Анатолий Штыба? — сталкиваюсь я у входа с группой мужчин в расстегнутых уже полушубках и в шапках. — Ну, здравствуй, наш герой! Дай пожму тебе руку! — тянет мне могучую кисть один из них. — Шенин Олег Семенович, секретарь красноярского крайкома КПСС.

Его я знал, вернее, читал в своё время про него. Сейчас в Красноярске первый секретарь Федирко, а Шенин — это, как бы сказать, правая рука его. Он был предшественником Зюганова в новом КПСС, один из самых активных участников ГКЧП. Да и вообще, человек редкой биографии. Начать с того, что он — «сидевший», немного ему дали, полтора года, а отсидел ещё меньше, но сидел. За нарушение техники безопасности. И он после отсидки сделал карьеру в партии! Был два года в Афгане советником в провинциях каких-то, уже вернулся сейчас оттуда. Очень он уважаем, был КНДР и Вьетнамом, и даже послы были от этих стран на его похоронах. Сидел он и после ГКЧП, а в Вильнюсе его осудили, вроде как за попытку госпереворота в 1991 году! Хотя по логике он пытался этот переворот не допустить. В общем, достойный в моих глазах человек и тем приятнее его непоказное радушие ко мне. За спиной замер пойманной мышью Ким, его тоже узнали.

— А ты же новый директор, я вижу, да… жаль Олег Павловича забрали, Москва лучших забирает, но надеюсь, ты не развалишь всё, что он тут создал. Тем более такие проверенные ребята тебе остались в помощь! — сказал он опешившему директору, руки, впрочем, не протянув.

— Меня не предупредили, что вы заедете, — только и смог выдавить Ким.

— Ну, извини, забыл тебе доложить, да и побоялся, что ты меня не примешь, — пошутил Шенин, и все вокруг засмеялись.

— Да я не в том смысле, занятия у нас же, я уехать хотел, хорошо остался, — начал путаться в словах Николай Сергеевич.

— Да ладно! Шучу! Ты как, Анатолий, завтра выступишь на конференции партийной? — спросил секретарь у меня.

— Завтра не могу, краевая олимпиада по физике, буду защищать честь школы, и, скорее всего, послезавтра тоже. Если только вечером, или в другой день, — не раздумывая, отвечаю я.

— Олимпиады же у нас проходят школьные, а почему мне не напомнили? — обернулся он к очкастому помощнику сзади, который судорожно листал свой блокнот. — Уважительная причина! Но выступить потом надо! Не каждый день красноярский комсомолец разносит в пух и прах империалистов. А ты это дважды сделал, как я знаю. Особенно мне приятно, что верно поставил акценты в докладе про Афганистан. Я там, в Афганистане, был пару лет назад, кстати. Два с лишним года провел, соскучился по нашим морозам! Ты, наверное, тоже? Замерз, поди. В Будапеште плюс, а у нас минус двадцать сегодня. Ну и не каждый день центральный орган комсомольской прессы публикует на своём первом листе фото нашего комсомольца! Где там газета?

— В машине осталась, сейчас принесу, — заметался очкастый.

— Не надо, есть у меня с собой, — пришлось вытаскивать мой «сюрприз» из-за пазухи.

Купил я пяток экземпляров, для себя. Ладно, вру, двенадцать штук купил. Родным пошлю, в Ростовский обком опять же, в школу. Хотел приберечь газетку на собрание комсомольское, такую идею обломали. И кстати, что-то наш директор уж очень напряженно стоит. Так он закрывает объявление о собрании! Вот жук! Если честно, то жаловаться я и не хотел, не моё это, так пугнуть, постебаться. А сейчас и вовсе не хочу Шеину настроение портить склоками ненужными.

— Ну, давайте, где у вас тут посидеть можно, поговорить? В кабинет пойдём? — спросил Шеин Кима.

Тот без звука показал на свою дверь, по-прежнему закрывая своей спиной плакат с объявой. И только Шеин туда проследовал, как он молниеносно сорвал плакат со стены, что, кстати, парочка человек из свиты Шеина заметила.

В кабинете сразу стало тесно. Что мне понравилось, так то, что Шеин не занял место директора, а скромно уселся на стул рядом.

— Ну как ты, бледный какой-то, — спросил у меня визитёр, после того как мы все устроились.

Мужики сняли одежду, по-простому кинув её в приёмной,