закурил. Застыл с открытым ртом. Потом забормотал, и голос с каждой секундой крепчал:
— Бог ты мой, сколько же еще нужно сделать?! Каски нужны, от шрапнели самые подходящие английские «тазики», их и делать легче. Не будет штамповки, китайцев с киянками да кувалдами хватит. Судовую сталь снимать можно — целыми листами, транспортов в гавани хватит. Мины японские вылавливать, да в них взрывчатки прорва…
— С марта тралят и разделывают, еще Макаров распорядился. И уже извлеченной взрывчаткой свои мины снаряжаем, — произнес Алексеев, и с гордостью в голосе добавил. — Минеры на флоте умелые!
— Это хорошо, будет, чем снаряды снаряжать. Мина тьфу — торчит на дне бесполезным грузом, пока корабль на нее не натолкнется, а снаряды очень нужны. И минометы нужны, хотя бы батальонные.
— А это что такое?
— Штука очень полезная, лучше давай нарисую! Как же я про них запамятовал, если они при обороне Порт-Артура появились. Действительно, правду говорят, что близкое видится издалека.
Фок быстро нарисовал на листе ствол, опорную плиту и треногу — самый обычный 82 мм батальонный миномет, которые в войну пару сотен тысяч изготовили. И мину к нему рядышком начертал, причем в разрезе. Потом изобразил полковой миномет, пририсовав колесный ход для транспортировки. Полюбовался нарисованным творением и пояснил:
— Штука простая — гладкоствольная труба, в которую бросают мину, в хвостовике которой пороховой заряд. Далее идет накол, и летит восьмифунтовая мина на пару километров. У полкового миномета мина уже на пуд потянет, но дальность стрельбы в пять верст будет. Точность гораздо хуже, чем у пушки, но зато намного легче, и вся эта штука переносится расчетом из пяти человек. Вес четыре пуда, разбирается на части. Полковой миномет тяжелее, весом с 87 мм пушку, — Фок постучал карандашом по рисунку, и пояснил дрожащим от возбуждения голосом:
— Для войны в сопках, которые тут везде — самое нужное оружие. Даже хилые возможности квантунской экономики позволят сделать пробную партию. Причем, в той истории их здесь и делали, правда, простейшей, даже примитивной конструкции, с использование стволов 47 мм пушек. Их мины были надствольные и с оперением. Флотские лейтенанты Власьев и Гобято придумали, если память не изменяет.
— Миномет слишком громкое название, неподходящее, — Алексеев внимательно изучил рисунок, — а вот легкая и полковая пехотные мортиры подойдут как нельзя лучше названием. Да и вместо десантной пушки Барановского морякам лучше такие штуки использовать. Идею ты подал — лейтенантов прикажу разыскать и озадачу. За тобой только контроль!
— Оно и понятно, — пробормотал Фок, — и так сон потерял…
— Ты думаешь мне легче, — фыркнул Алексеев. — Мало дел флотских, так я сухопутными проблемами занимаюсь, в Петербург на дню полдюжины телеграмм отправляю, да еще во Владивосток, и Куропаткину. И с береговых батарей пушки снимать нужно — а это такая морока, массу дел сразу разрешать нужно. А ремонт кораблей…
— Все, каюсь, виноватый я. Теперь буду знать, что для работы в сутках есть двадцать пять часов, просто на час раньше вставать нужно!
— То-то же, — фыркнул Алексеев, оценив шутку, — вот и вставай пораньше. А еще лучше находи толковых людей, помощников, и озадачивай их делами. На то тебе власть дана, а я тебе из Дании постараюсь пулеметы привезти, раз в них нужду имеешь страшную.
— Пулеметы, пулеметы, где их еще взять только, — пробормотал Фок и осекся. На лбу выступили капли пота, Александр Викторович выругался, хлопнув себя ладонью по лбу. Алексеев смотрел на него с интересом, но молчал, понимая, что генералу пришла в голову какая-то важная идея, раз себя так странно ведет — снова взял карандаш и принялся рисовать на бумаге, беззвучно то ли ругаясь, либо поясняя самому себе…
— Ваше превосходительство, нужна немедленная поддержка резервами, японцы третий день пытаются сбить нас с перевала, но мы пока держимся. Однако мой правый фланг начали охватывать, а это грозит обходом, — генерал-майор Зыков выглядел измотанным, густые нафабренные усы поникли, лицо серое от усталости, глаза красные от постоянного недосыпания.
Георгий Карлович как никто другой понимал всю трудность поставленной перед 2-й бригадой задачи — с шестью батальонами удержать рвущуюся вперед дивизию японцев было неимоверно трудно. Вот только подкрепить ее было нечем — вся 9-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия втянулась в жестокое сражение за Далинский перевал, который в центре удерживали 1-я бригада дивизии под командованием генерал-майора Краузе и присланный командующим Маньчжурской армией генералом Куропаткиным 21-й стрелковый полк, с одной казачьей сотней.
Левый, самый вытянутый фланг, пока не атакованный неприятелем занимала конница генерал-лейтенанта Симонова, начальника только начавшей прибывать Сибирской казачьей дивизии — пока только 2-я бригада из 7 и 8-го полков — всего двенадцать сотен — совершенно без обозов. А казаки получили винтовки взамен берданок только перед боем. Пришлось спешно усиливать дивизию 2-й Забайкальской казачьей батареей и единственным в Маньчжурии регулярным кавалерийским полком — пять эскадронов приморских драгун уже имели горячее дело с японским авангардом. Так что выход на железную дорогу был надежно прикрыт конницей, да и противника там замечено не было, кроме кавалерийских разъездов, которые тут же отходили назад, заметив пики сибирских казаков.
Сражение началось три дня тому назад, вначале в нем сошлись три русских стрелковых полка с японской дивизией, но вчера Штакельберг ввел в бой и 1-ю бригаду, а японцы еще две дивизии. И сегодня в яростной схватке сошлись 15 русских батальонов, занимавших отличные позиции по гребням сопок, против 36 японских батальонов из армии Оку. И вот уже вечереет, а враг все еще никак не может продвинуться вперед.
— Ваше превосходительство, за ночь резервы смогут подойти, и тогда я удержу позиции. Но если меня обойдут, то вся дивизия может быть отрезана. И тогда возможно поражение…
Договорить начальник бригады не успел — над головами вспух белый клубок, и стальным дождем вниз сыпанула шрапнель. Стоявший рядом с Зыковым адъютант, молоденький подпоручик с пушком над верхней губой, вскрикнул и схватился за руку — на белой ткани кителя стала расползаться кровавое пятно. Попадали и солдаты, с предсмертным ржанием забилась на земле лошадь — стоять под «железным дождем» было страшно, но барон, привыкший к опасности, относился к возможной смерти с демонстративным презрением, продолжая стоять во весь свой немаленький рост.
И напряженно размышлял над ситуацией, прекрасно зная приказ командующего армией не доводить дело
