Однако то обстоятельство, что Лжедмитрий вполне владел русским языком и плохо знал латинский, бывший тогда обязательным для образованного человека в польском обществе, позволяет с большою вероятностью предположить, что по происхождению он был русским. Достоверная история Лжедмитрия начинается с появления его в 1601 году при дворе князя Константина Острожского, откуда он перешел в Гощу, в Арианскую школу, а затем в князю Адаму Вишневецкому, которому и объявил о своем якобы царском происхождении. Такое заявление было им сделано по одним рассказам, болезнью, по другим — оскорблением, нанесенным ему Вишневецким. Как бы то ни было, последний поверил Лжедмитрию, тем более, что тогда же в Польше появились русские, признавшие в нем мнимо-убитого царевича. Особенно близко сошелся Лжедмитрий с воеводой сандомирским, Юрием Мнишеком, в дочь которого, Марину, влюбился. Стремясь обеспечить себе успех, он пытался завести сношения с королем Сигизмундом, на которого, следуя, вероятно, советам своих польских доброжелателей, рассчитывал действовать чрез иезуитов, обещая последним присоединиться к католичеству. Папская курия, увидав в появлении Лжедмитрия давно желанный случай к обращению в католичество московского государства, поручила своему нунцию в Польше войти с ним в сношения, разведать его намерении и, обратив в католичество, оказать ему помощь.
В начале 1604 года Лжедмитрий в Кракове был представлен нунцием королю; 17 апреля совершился его переход в католичество. Сигизмунд признал в Лжедмитрий сына Ивана Грозного, обещал ему 40000 злотых ежегодного содержания, но официально не выступил на его защиту, разрешив лишь желающим помогать царевичу. За это тот обещал отдать Польше Смоленск и Северскую землю и ввести в московском государстве католицизм. Вернувшись в Самбор, царевич Дмитрий, будем пока его так называть, предложил руку Марине Мнишек. Предложение было принято, и царевич выдал невесте запись, по которой обязался не стеснять ее в делах веры и уступить ей в полное владение Великий Новгород и Псков, причем эти города должны были остаться за Мариной даже в случае ее неплодия. Юрий Мнишек набрал для будущего зятя небольшое войско из польских авантюристов, к которым присоединились 2000 малороссийских казаков и небольшой отряд донцов. С этими силами царевич 15 августа 1604 году начал поход, и в октябре перешел московскую границу. Обаяние имени царевича Димитрия и недовольство Годуновым сразу дали себя знать. Моравск, Чернигов, Путивль и др. города без боя сдались. Держался только Новгород-Северский, где воеводой был П. Ф. Басманов. 50000 московское войско, под начальством Мстиславского явившееся на выручку этого города, было наголову разбито царевичем с его 15000 армией. Русские люди неохотно сражались против человека, которого многие в душе считали истинным царевичем. Поведение боярства, которое Борис обвинил в поддержке самозванца, усиливало начинавшуюся смуту: некоторые воеводы, выступая в походы на Самозванца, прямо говорили, что трудно бороться против прирожденного государя.
В это время у царевича начинаются проблемы с наемным войском, большинство поляков, недовольных задержкой платы, оставило в это время его армию, но зато к нему на помощь явилось 12000 казаков. Однако его войско начало терпеть поражения. В. И. Шуйский 21 января 1605 года разбил его при Добрыничах, но затем московское войско занялось бесполезной осадой Рыльска и Кром, а тем временем Дмитрий, засевший в Путивле, получил новые подкрепления. Недовольный действиями своих воевод, царь Борис послал к войску осаждавшему Путивль Басманова, перед тем вызванного в Москву и щедро награжденного; но и Басманов не мог уже остановить разыгравшейся смуты. 13 апреля внезапно умер царь Борис, и 7 мая все войско во главе с Басмановым перешло на сторону царевича, и 20 июня, чему я был свидетелем, царевич Дмитрий торжественно въехал в Москву.
По всем историческим свидетельствам, мой новый знакомый был весьма незаурядной личностью, чему я сам оказался свидетелем. Познакомиться с ним ближе, если удастся сойтись и попытаться разобраться в этом человеке, было бы чрезвычайно интересно.
Во все свое недолгое правление он принимал немало умных, дальновидных решений, что отмечал тот же Карамзин. Вот что он писал о проведенных царем реформах: «Угодив всей России милостями к невинным жертвам Борисова тиранства, Лжедимитрии старался угодить ей и благодеяниями общими: удвоил жалованье сановникам и войску; велел заплатить все долги казенные Иоаннова царствования, отменил многие торговые и судные пошлины; строго запретил всякое мздоимство и наказал многих судей бессовестных; обнародовал, что в каждую Среду и Субботу будет сам принимать челобитные от жалобщиков на Красном крыльце. Он издал также достопамятный закон о крестьянах и холопах: указал всех беглых возвратить их вотчинникам и помещикам, кроме тех, которые ушли во время голода, бывшего в Борисово царствование, не имев нужного пропитания; объявил свободными слуг, лишенных воли насилием, без крепостей внесенных в Государственные книги. Чтобы оказать доверенность к подданным, Лжедимитрии отпустил своих иноземных телохранителей и всех ляхов, дав каждому из них в награду за верную службу по сороку злотых, деньгами и мехами, но тем, не удовлетворив их корыстолюбию: они хотели более, не выезжали из Москвы, жаловались и пировали!»
Так что можно считать, что новый царь был весьма способным молодым человеком, с четким виденьем того, что нужно государству. Ну, а то, что из его правления получится, нам вскоре предстояло увидеть.
— Так он сделал тебя окольничим или не сделал? — пристала ко мне Наташа.
Вообще-то, как протекает такая процедура раздачи слонов, я не знал. Ну, там издается указ, проводят запись в каких-нибудь книгах. Пока только уже второй царь жаловал мне дворцовую должность, которую я не знал, принимать ли, и что с ней делать.
— Не знаю, сделал ли, но назвать назвал. И велел, когда я решу свои домашние дела, явиться к нему в Кремль.
— А какие у тебя такие дела? — заинтересовалась девушка.
— Честно говоря, никаких, — ответил я, даже не представляя, как я ошибаюсь. Пока у нас все было в полном порядке, и мы даже разбогатели на двадцать серебряных монет, что было очень неплохо ввиду моих недавних трат. Вот эти-то неправедно полученные деньги и оказались первопричиной большой головной боли, которая началась примерно в полдень следующего дня.
Утром следующего дня мы втроем отправились на торжище прикупить себе одежду. Стану ли я придворным, пока было писано вилами на воде, но в той одежде, которая у меня была, не то, что являться во дворец, даже из дома выходить было неприлично. Наташе тоже нужно было расширить гардероб, ей, как и любой женщине, одеться было не во что, как говорится, по определению, да Ваня, как малолеток, любил новые тряпки до самозабвения.
