Будь они просто женщинами, у них случился бы шок. Но истерика богини — это как минимум испепеление пары-тройки малых народностей. И она непременно ведет к падению рейтинга.
— Сделай меня своей избранной, — вдруг предложила Афина.
— Ты — моя сестра, одетая в черное. Как ты можешь быть избранной?
— А зачем тебе она? Ты скучаешь по африканской жаре, Бакх?
— Я просто выбрал.
— Почему ее? Почему сейчас? Она уже вспахала для тебя виноградник, ты все получил от нее.
— Виноградник нельзя вспахать, сестра, одетая в черное.
— Но тебе удалось невозможное! Ты заставил их всех сделать это. Ты ничего не помнишь о себе, брат, одетый как попало.
Афродита с интересом слушала, стараясь не помешать. Она еще не видала Нику настолько взволнованной. Ей было интересно.
И тут Дионис сказал, как бы между прочим:
— Я все помню.
И отвернулся к зеркалу.
Елена пришла в себя.
Ей приснилось, как кто-то кому-то отрезает голову в полной темноте, и висящее на столбе тело, и слухи о зловещей пирамиде, она зажмуривается и вступает в коварные коридоры, и ожившее лицо Великого Рамзеса на его гигантских статуях, статуи, нехорошо усмехаясь, хором вопрошают: «Ты не понимаешь?» И еще ей приснилась пустыня, а затем остров посреди моря… Дальше приснился провал, время закончилось и началось вновь с перерывом. На острове посреди моря она была с этим вот ахейцем, недавно совсем незнакомым. И они в чем не знали недостатка на том острове. Ей привиделась некая женщина, светловолосая, тоже очень красивая, однако непохожая на нее до противоположности. И привиделось имя, начертанное на стене иероглифами в охраняющем овале. А закончился сон кораблекрушением, странно, она не знала о таком, ахеец хватался за щепки, чтобы добраться до одинокой скалы…
— Ты спасся? — спросила Елена.
— Что?! — отозвался встревоженный Одиссей. — Что с тобой?
Как могло присниться так много, если сознание отсутствовало так недолго?
— Твой корабль тонул… Ты выбрался на берег?
Одиссей взял ее голову руками и посмотрел прямо в глаза с близкого расстояния.
— Твои глаза изменились! — он отшатнулся.
Но Елена уже сама ощутила. Изменилось все. Изменился воздух, и вещи, и ее сердце, самое главное, оно больше не боялось.
Теперь она пригвоздила ахейца ответным взглядом.
И улыбнулась. Отныне Елена Прекрасная была свободна и счастлива.
— Ты тоже? — произнесла Афина тихо-тихо. — Почему так скоро?
Дионис не успел ответить.
— Если она твоя избранная, — вмешалась Афродита, — то наши избранные давно вместе.
— Но у нас договор! — резко повернулась к ней Афина.
— Я не отрицаю договор. Но я могу отвечать теперь только за своего Париса.
— Решать мне, — спокойно подтвердил Бакх.
Богини смотрели на него, образуя правильный равнобедренный треугольник.
В это время Парис вернулся домой.
— Так решай! — сказала одна.
— Только быстрее, — попросила другая.
— Я уже решил. Я предоставляю свободу.
— Кому?! — спросили обе сразу.
Дионис проследил, как Парис вступил в опочивальню и увидел там Одиссея.
— Я предоставляю свободу и силу своей избранной. А вы разве поступили со своими иначе?
— Ты же мечтал о двух женщинах, я уверена! О двух, а не об одной! Зачем тебе понадобилась одна? — не выдержала Афродита.
Дионис совершил странное. Он подошел к Афродите, осторожно приблизил палец к ее золотым волосам, чтобы увидеть сияние. Приблизился к Афине и внимательно оглядел ее.
— Вот! — удовлетворенно сказал Дионис. — Две женщины.
В комнате, рассчитанной на двоих, находились трое. Они не знали, что делать, ведь мужчины не имели права убивать друг друга.
Отчего-то Одиссей вспомнил, как у себя на Итаке однажды так же потерял сознание, ночью, пока жарил на костре мясо. И как не спал затем до утра, и как через несколько дней приплыл на острова Кефаллении вестник Атридесов.
И Парис, по стечению обстоятельств, припомнил, как пошатнулся и упал в лесу, без всякой очевидной причины.
А очнувшись, хотел заниматься любовью целое лето, сумасшедшее лето.
Но сейчас и Одиссей, и Парис нервничали, им было хуже, чем в гуще смертельного боя со слабой надеждой на победу.
Лишь Елена чувствовала себя естественно. Ей впервые было легко и весело в этом городе. Она только что начала жить. Первый вздох новой жизни.
Так бывает.
Вернее — так случалось в древности.
Вожди ахейцев стояли перед своими кораблями, в начале лета едва не сожженными Гектором. Гектор был мертв, он был никем, его вообще не было, не осталось и пепла. Его убил Ахиллес. Ахиллес тоже был никем, и пепел тоже давно смешался с солеными водами моря. Убийцу Гектора убил Парис. О пепле Париса пока было рассуждать рано.
Парис со стены не мог увидеть, что происходило там у них на берегу. Поэтому он спал.
А что происходило накануне в его доме, почему Одиссей выскользнул оттуда поздно ночью, кто встретил его возле храма Афины, кто проводил до стены и напутствовал прекрасным женским голосом… Нет, разумеется, то была не Елена. Она лишь приказала служанкам омыть ноги гостю.
Но это было во тьме, и день размыл все светлой краской, и не узнать…
Агамемнон выступил вперед, вожди ахейцев напрягли слух.
— Ахилл был мне почти сыном, — громко, чтобы все слышали и кто-нибудь донес Пелею, возгласил Агамемнон. — Я считал его вторым после себя.
Диомед опустил голову. Вот кому достаточно было обыкновенной власти, а слухи и празднословие о ней он скромно уступал хоть бы и Ахиллесу.
— Да, я считал его самым славным героем, пришедшим под Трою, — продолжал Агамемнон. — Только опытом и вашим доверием превосходил я его.
«Сейчас он назовет преемника, — подумал Аякс, — и этот преемник будет хозяином моря».
И Аякс вспомнил, как он, именно он не позволил Гектору сжечь корабли, как помешал бросить огонь, чуть ли не в одиночку защищая первый в ряду чернобокий корабль.
— Доспехи Ахилла можно отослать отцу, — говорил Атридес. — Но хозяин этих доспехов не хотел жить, если не падет ненавистный ему город.
И Агамемнон протянул руку в ту сторону, где спал Парис.
— Пусть эти доспехи достанутся тому, кто сильнее всех приблизит гибель Трои и Илиона. Пусть они станут знаком его доблести, знаком того, что он — лучший воин и вечный друг Атридесов.
Аякс затрепетал. Остров Саламин лежал напротив города Афины, который по ее слову основал Тезей. Остров Саламин в лице басилевса Аякса страстно желал быть лучшим другом Атридесов.
Но к Агамемнону вышел Одиссей, посланец ничтожной Итаки.
— Я принес! — сказал Одиссей.
— Что это? — ритуально вопросил Агамемнон.
Диомед поднял голову и посмотрел.
— Это знак Афины, хранившийся в ее храме в Трое. Знак Палладий оберегал город. До тех пор, пока он находился внутри стен, мы не могли их взять. Теперь он наш.
— Не разгневается ли богиня? — осторожно спросил Нестор.
— Богиня подскажет сама. Мы узнаем, еще не зайдет солнце.
— Если Одиссей сделает это, — громко произнес Агамемнон, — он достоин доспехов Ахилла.
Аякс густо покраснел. Басилевсы, а их собралось около сорока, затаили дыхание — всем мечталось пограбить и домой.
— Я сделал это, — заявил Одиссей.
Он отбросил ткань и взорам открылось то, что казалось обычным щитом. На козьих шкурах жили змеи. Они извивались, но будто вырастали из щита-палладия. Они раскрывали пасти… Змеиных голов было бесчисленное количество. Нет, конечно, их можно было сосчитать, но каждому, кто глядел на это, виделось целое змеиное царство, прорастающее, ужасающее.
Словно единый вздох пронесся между басилевсами. Менелай отвернулся.
«Какая отвратительная гадость!» — сказал бы Терсит, если б его не убили.
— Не смей отворачиваться, если считаешь себя властителем! — грозно, но тихо приказал Агамемнон.
И вдруг змеи соскользнули со щита. Некая сила отпустила их, они расползлись по стану ахейцев, и ни одна пара глаз не успела проследить за ними. До захода солнца десять данов из числа рядовых воинов были укушены и тут же скончались, впрочем, без мучений.
Сразу же после захода солнца Агамемнон вручил Одиссею доспехи, ранее принадлежавшие Ахиллесу, сыну Пелея.
Оставим ненадолго вопрос вопросов: осталась ли верна Елена Парису. Сам вопрос достоин того, чтобы вдуматься, как порой поворачивается эта самая судьба…
Посмотрим на море.
Оно еще недавно покорялось владыке Крита — Миносу. Когда сначала огромная волна, а затем набег Тезея подрубили мощь Миноса, когда Кносс был полуразрушен и занят немножко дикими ахейцами, за право хозяйничать на морях развернулась борьба.
