Мне, пока в Венесуэлу летели – а быстро так все, буквально не смывши боевого пота, хоп-хоп, потом хоп, в эмчеэсовский «ил», и вперед, за океан – банкир один объяснил, в чем фишка. Рядом сидели. В эмчеэсовском транспорте типа салона что-то имеется. Говорят, иногда даже со стюардессами. Ну, мы не того полета птицы – сами обошлись. Получилось так, что Серый с Паном сели, а мне в соседи парень тот, Шломо… Воистину Соломон.
Впоследствии начальник отдела специальных финансовых операций. Потом Центробанком заведовал. Затем Минфин. Через много лет, в Инете. Проскакивал временами. Постарел, но хватка чувствовалась… не дай бог. Не аллигатор какой-нибудь, не нильский даже крокодил, а натурально, гребенчатый. Морской. Погибель смертная для всего живого. Или хуже. Не удивлюсь, если потом и выше скакнул… Ну, после того как… я, это… ушел.
Тогда его все ж слегка потряхивало, после всего, а я фляжку КВИНТа[220] прихватить успел. Безусловный рефлекс. Хоть сам и не пью. Почти. Какой-то особо крутой. Подарок. От приднестровской молдаванки. Без них таки не обошлось. Поделился. Оценил. Под шоколадку. «Сникерс». Разговорился. Нет, ничего секретного. Так, общие рассуждения. На тему тогдашней мировой финансовой системы. Действительно, если человек в чем-то реально разбирается, он даже распоследнему дебилу объяснить сумеет так, чтоб и тому понятно стало. В общем, если вкратце и насколько понял, существует как бы основа. Грибница. Это реальное производство. Материальных ценностей и услуг. Есть ножка гриба. Это необходимое для реального производства финансовое обеспечение. Банки, кредитные линии, т. н. первичные ценные бумаги, а также гарантии, страховки и все такое прочее. Есть регуляторы. Искусственные и естественные. Искусственные – это законы, правительства, министерства финансов и прочие причастные к этому делу ведомства. Естественные – рыночные и прочие аналогичного рода механизмы. Реализуемые, помимо прочего, разнообразными биржами.
А вот там, где у гриба расположилось плодовое тело, у нашей системы – наоборот. Типа, надстройка. Куча всяких вторичных ценных бумаг, называемых деривативами, те же биржи, но как способ сыграть по-крупному краплеными, те же банки, но в ипостаси спекулянтов, рейдеров, аферистов и пиявок, активно высасывающих соки из всего как экономически живого, так и финансово сдохлого. Страховщики российского типа, что за рупь удавятся. Один из основных способов существования – надувание финансовых мыльных пузырей. То есть создание внешне привлекательных проектов, втягивающих средства, передающих их банкам и затем с треском лопающихся. Или в лучшем случае с интимным таким анальным шипением сдувающихся. Ну, и сверху, надо всем, как главный пузырь, Федеральная резервная система США. Которая даже не столько печатает доллары, сколько запускает их – вполне себе уже виртуальные – в международный денежный оборот. В принципе, сколько нужно, столько и выпускает, давно уже не в разумных пределах. А также ихний государственный долг. Не так давно переваливший за полста триллионов. Зеленых американских долларов. Надстройка эта никого не обслуживает, кроме самой себя, и ничего не производит. За исключением денег. Как бы из воздуха. Но это лишь обман зрения. Фокус. Ибо из воздуха можно извлечь только кислород, азот и прочие газы, включая вонючие. На самом деле деньги эти отбираются. У всех. У каждого из нас понемногу, у реального производства – в больших количествах. Наука, исследования, технологии, космос, наконец, – все это недополучает законно причитающееся, исправно откармливая гигантского паразита. В том числе и людские ресурсы. Нет, для кого наука – судьба и призвание, тот все равно будет заниматься только ею. Но таких относительно немного, и они нуждаются в большом количестве квалифицированных помощников. А те идут, наоборот, в банкиры да юристы. Наконец, и деньги тоже науке нужны. А их выплачивают миллиардными бонусами наиболее выдающимся аферистам и рантье. Хрестоматийно банальные «товар-деньги-товар» и «деньги-товар-деньги» постепенно сменились на «деньги-деньги-деньги и еще раз деньги».
Системой все это едва ли было бы правильно называть. Скорее структурой. Довольно хаотичной. Как если бы обитателям знаменитой Вороньей Слободки вздумалось надстраивать, каждому над собственной каморкой, бесчисленные этажи, устраивать переходы, лестницы, балконы с видом на море и прочие приятные вещи. Нет, ей пытались придать более-менее пристойный вид, как-то упорядочить, соорудить поддерживающие конструкции. Но не в ущерб алчности! Поэтому водичка эта так и остается очень мутной. Чтоб рыбку…
– Ви же меня понимаете, Константин, я ж вижю! Если найдется-таки чувак… или чуваки, способные в той мути, грубо говоря, разобраться… Там подпорочку выбить, здесь керосинчику плеснуть… Интересные ж варианты тогда получаются…
Так, понял, не одни мы работали. Талантливых людей в России всегда хватало. А янки, на свою беду, еще и добавили… Израиль сдав.
Нет, какой же все-таки я правильный и конкретный чувак, умница какой! Иду с запада, на тысяче, на полутора наблюдаю «костыль». Чем-то прохожий в открывшемся ракурсе на летящего жука-пожарника. Такой же несуразный. А также аж целую четверку «мессеров», что болтаются на трех тысячах парой где-то километров восточнее. На восток, надо думать, и обращены невещие взоры их, плюс на волне сидят. В смысле, радио слушают. Меня не видят. Потому как я, скромный-влюбленный, с запада, двумя аж тыщами ниже, да и зеленый весь из себя на зеленом же фоне. Это хорошо, что вы такой зеленый и плоский… Теперь немножко высоты набрать, с полтысячи… Вот так. Ай-яй-яй. Плохой мальчик. Прикрытие прикрытием, но за воздухом и самому наблюдать надо, не только за землей. Вот мы тебя за это – по попке. И прочим частям. «Костыль» и понять ничего не успел. Снизу сзади у него обзор не так чтобы очень. Тем более со стороны, противоположной наблюдаемой. И бензобак, как выяснилось, прям под ногами у пилота. Горбатого могила исправила. Ух!
Самое главное, по рации ничего не передал. Физически не мог. Я же потихоньку виражиком, через крыло и, в пикировании, снова на запад же. Расстояния здесь смешные, горючки хватит. «Мессеры», надо думать, с минуту еще так и прикрывали. А то и две. Дымный шлейф.
К аэродрому подхожу на пяти где-то сотнях. Ниже стремно, выше тоже не надо. «Мессеров» приманивать больно нужно. Вдруг смотрю, почти мне навстречу, две точки. «Мессеры». Пикируют. Не на меня – на аэродром. Выходят. Меня не видят. Зря. Успеваю только ведомого. Очень уж быстро. Нос, однако, приподнялся вовремя, и довернуть тоже получилось. Так что вмазал удачно. Вниз – одни обломки. Вверх – наши. Дежурное звено. Взлетает. Четверкой навстречу. Чуть не угостили с перепугу. Меня, такого неожиданного и к тому же стреляющего. Вовсю.
Немцы, видать, тоже с запада зашли, потом с набором обратно, навстречу радостному мне. ВНОС их, однако, засек, но со взлетом запоздали, получается. Надо бы, наверное, пост чуток подальше вынести. Впрочем, не моя проблема. Нормально сажусь, становлюсь на свое место, ручкаюсь с довольным Колей – собственными глазами увидел один из результатов своей работы. Ну, как «мессера». Свалил. Всегда приятно. Спрашивает, как наша Жябка. Великолепно! Горючего, правда, чуток лишку сожгли, зато боеприпасов дай бог если десятка по два на ствол. Израсходовал. И движок – только штатно. Безо всяких этих дурацких верчений за собственным хвостом.
Тем не менее Коля тут же открывает капот и цинично демонстрирует мне свою насквозь промасленную задницу. Я, в общем-то, имел представление о том, что авиационная техника нуждается в обслуживании. Однако никогда не думал, что она нуждается в нем настолько. Нет, конечно же, можно, сев с достаточным запасом горючки, тут же и взлететь. Но лучше этого не делать. Иначе запросто можно – как Жидов. Который тоже подходит. Поинтересоваться. Или хуже. Гораздо, фатально даже. Нормальному технарю всегда найдется что подкрутить, посмотреть, поменять и так далее. Нынешняя еще ничего, а современному будущему мне самолету целая авиабаза нужна, иначе никак.
Впервые вижу Гошу улыбающимся. Виновато. Мне. Элементарно не убралось шасси. Что-то там в пневматике не так подсоединили. Пытается объяснить, но, похоже, сам толком не понимает, о чем речь. Шаманские штучки. Быстренько рассказываю, как все удачно прошло, как заходил и как сбивал. Как «мессера», он и так наблюдал. Глазами. Собственными причем. Хлопаю по плечу – какие, мол, дела, товарищ старый лейтенант. Этот не струсит и не станет прятаться за чужую спину. А от неполадок и аварий никто из летающих не застрахован. Никогда.
Выдвигаюсь на КП, докладаю – а туда уже передали. Огромное человеческое спасибо. Сухопутчики. За «костыля», в смысле. И «мессера» моего тоже все прекрасно видели. Понравилось. Те же, оказывается, не просто так наведывались, на огонек, а что-то сбросили. Непонятное. То есть сбросили-то, похоже, вымпел, непонятно только, на кой черт. Какие такие могут быть у нас связи с Люфтваффе? Разве что пулеметно-пушечные… Неразборчивые и случайные. Фрагментарные даже, я бы сказал.
