А мы выдвинемся сегодня. До темноты хоть немного успеем побродить. Фонарик есть? Спальник, палатка?
— Да откуда?
Да, так я и думал. Природу Илья видел разве что из окна многоэтажки — в виде чахлого палисадника перед подъездом.
— Ладно, Петрович обещал все взять. Он и рыбак, и охотник, у него этого добра навалом.
* * *
Через полтора часа старенький горбатый “Москвич-444” пыхтел по проселочной дороге. Тесную двухдверную малолитражку Петровичу удалось урвать, как ветерану войны и труда. Автомобиль бренчал подвеской на ухабах и несколько раз успел заглохнуть. Быков упирался головой в потолок. Я сидел на переднем сиденье и держался за панель. Илья, Антон и Федя болтались сзади.
Я мысленно молился, чтобы автомобиль не развалился совсем. Но Петрович на такое непотребное поведение своей машины реагировал оптимистично. Не обращал внимания на тревожные звоночки, говорил, мол, что горбатый ни разу не подвел, и уже десяток лет исправно возит его на рыбалку. Мне бы его оптимизм.
До места добирались часа полтора. И то не доехали, там, где прошел “Ирбит” Степанова, Москвич не прополз. Перегруженный, сел на брюхо.
— Все! — скомандовал Петрович, вытащив компас. — Дальше пешком!
Сзади нас подперли два УАЗика, битком набитые местными спасателями…
Как таковой службы спасения в эти времена не было. МЧС еще не зародился. Спасением людей занимались часто смежные структуры: пожарные, милиция, альпинисты из спортивных клубов, которые летом могли переквалифицироваться в ОСВОД, члены всяких спортивно-туристических организаций, что любили лазать по горам, ходить под парусом или покорять горные реки. Собственно, Гражданская оборона в полном смысле была гражданской. Ни формы, ни погон, ни званий.
Из машин высыпали разномастные мужички: сборная солянка из разных структур и служб. Лишь старший был экипирован как профессиональный спасатель, очевидно, был из альпинистов. Матерый бородатый мужик с мордой, потертой невзгодами службы, с усмешкой глянул на наш тарантас и, приняв за туристов, предостерег:
— Куда вы, товарищи, на ночь глядя собрались? Возвращайтесь в город. Лес ошибок не прощает.
— По грибы, мил человек, мы собрались, — ответил с хитрым прищуром Петрович.
— Что-то припозднились вы с грибочками, не сезон уже. А ты, отец, вообще бы дома лучше сидел. В твоем возрасте по лесам бродить опасно. За сердечко не боишься?
— За меня, сынок, не волнуйся, вон сколько помощников рядом, и вещмешок я валидолом полный набил. Справимся.
Общими усилиями мы оттолкали “Москвич” в сторону, освободив проезд для УАЗов. Те шустро скрылись в глубине леса, подбрасывая зубастыми протекторами шин мягкую черную землю.
Выгрузили хабар из “Москвича”. У каждого рюкзак. Тяжелую брезентовую палатку, как самый здоровый, взвалил на плечи Быков. Приторочил ее к рюкзаку. Мне достался “бонусом” вещмешок с походной алюминиевой посудой (чайник, котелок и прочая дребедень). Тоже прицепил его поверх своего рюкзака.
Петрович помимо рюкзака повесил на плечо ружье. Старую добрую переломку ИЖ-17.
— А ружье нам зачем? — тревожно спросил Трошкин. — Здесь есть медведи? Или волки?
— Медведи в тайге, — ответил Петрович, — а вот серые, бывает, попадаются. Но ты не волнуйся. Им много не надо. Если нападут, одного только утащат.
— Как — одного? — не понял шутки Трошкин. — А если это буду я?
Петрович протянул Илье фляжку:
— На вот, попробуй для храбрости.
— Что это? — Трошкин открутил пробку и понюхал. — Это не чай.
— Ясень пень, что не компот, кто же его в лес-то берет. Самогон это! Волки запах сивухи на дух не переносят. Хлебни, и тогда точно тебя не тронут.
Трошкин задержал дыхание, зажмурился и сделал несколько глотков. Закашлялся и захрипел. А Петрович громко ржал и хлопал его по спине:
— Ну теперь тебе хищники не страшны! За сто верст обходить будут!
— А можно и мне глоток? — попросил Погодин. — Для защиты от волков, так сказать.
Петрович протянул фляжку и ему, но я ее перехватил, закрутил пробку и сунул себе в наружный карман рюкзака:
— Так, граждане алкоголики, выпивать потом будете, не время сейчас.
— Так это ж от волков? — Погодин просяще смотрел на меня. — Они же сивуху не переносят.
Петрович стоял и хихикал, а я покачал головой:
— Погодин, ты офицер милиции, а в такие байки веришь! — я повернулся к Петровичу и грозно на него посмотрел. — А ты, старый сказочник, не спаивай мне пионеров! Они же верят фронтовику!
— Так что? — удивился чуть захмелевший Трошкин. — Я зря выпил? Но страх-то прошел…
— Да нет здесь никаких волков! — отрезал я. — Всё! По коням!..
* * *
Вот уже час мы брели по лесу. Столетние елки стиснули дорогу до узкой тропки. Лапник хлестал по лицу, а сухой травостой цеплял за ноги.
Впереди бодрой походкой шагал Петрович. Не по годам резво продирался через заросли. Мы, молодые, еле поспевали за ним. Особенно тяжко приходилось Погодину и Трошкину. Пыхтели, потели и сопели. Но не ныли. Молча шли упорно вперед.
Тропка петляла и норовила совсем исчезнуть, но всякий раз Петрович выуживал ее из чащи и не давал нам сбиться с пути. Нам он пояснил, что ребенок, скорее всего, тоже здесь пошел. Других тропинок нет. Напролом мальчик не проберется, на шоссе не вышел (а то бы его уже давно нашли), значит, заблудился и пошел в глубь леса. Судя по сломанным веточкам и свежим следам, спасатели здесь уже тоже были.
Вечерело. Закатное солнце разлило багрянец по макушкам деревьев. Судя по зареву, завтрашний день обещал быть погожим. Это радовало, значит, и ночь будет, как и прошлые две, не холодной. Я беспокоился за Олега. Надеюсь, он не замерз ночью. Мы вышли на поляну. Петрович остановился. Парни, воспользовавшись паузой, скинули рюкзаки и уселись на них.
Фронтовик огляделся:
— Так, ребятки, темнеет уже. Боюсь, в темноте пропустим что-то важное. Не можно дальше идти. Заночуем здесь, а с рассветом дальше пойдем.
“Скауты” одобрительно загудели, и только Быков, шмыгнув носом, решительно возразил:
— Так у нас же фонарики есть, можно еще пяток-другой километров пробежать…
— Фонарик пятнышком округу щупает, а мне обзор шире нужен. Без всей картины не ясно, куда идти. Тут тропинка совсем захирела. Мальчик мог в любую сторону податься. Вот утром и поищем его следы, чтобы, не дай бог, в другую сторону не уйти.
— Я согласен с Петровичем! — поспешил высказаться Трошкин. — Да и ноги уже гудят, и рюкзак этот такой неудобный. Все плечи натер.
— Это тело у тебя, Илюха, неудобное для подобных мероприятий, — усмехнулся Быков. — Тяжелее стула за всю жизнь поди ничего не поднимал.
— Так! — оборвал Петрович. — Отставить глумиться над боевыми товарищами. Мы команда, и писькомерство прекратить. Запомни, сынок, отряд
