– Кони не подкованы! – вздохнул фельдфебель. – К тому же в реке быстрое течение, могут быть промоины. Не хочется купаться в ледяной воде. Что вам стоит, Штойбер?!
"В самом деле!" – подумал унтер-офицер и, помявшись, кивнул.
Фельдфебель сделал знак своим. Отряд мгновенно спешился и стал подниматься по насыпи. Впереди шагал невысокий унтер-офицер со стальной бляхой на груди.
– На той стороне не станут стрелять? – спросил, поравнявшись с постом.
– Фромм! – окликнул рядового Штойбер. – Проводи! Как пройдут – сразу назад. Займешься костром…
Унтер-офицер двинулся за проводником, следом потянулись русские. Выглядели они и вправду жалко. Посиневшие носы, щеки, нахлобученные на уши черные танкистские береты. Русские прятали озябшие руки в рукава шинелей, лица – в поднятые вороты. "Вояки!! – презрительно подумал Штойбер. – Какой с них прок? Отобрали форму у танкистов ради Иванов. Пусть бы в своей ходили! Достаточно белой повязки на рукав".
Фельдфебель стоял рядом с постом, наблюдая, как отряд втягивается на мост, идет по доскам пешеходной дорожки на тот берег, где на необычную процессию с любопытством поглядывали солдаты второго пулеметного гнезда. Когда последний русский поравнялся с фельдфебелем, тот остановил его.
– Смотрите, Штойбер! – фельдфебель снял с плеча высокого, широкоплечего солдата винтовку и протянул ее унтер-офицеру. – Примитивное оружие! Рукоятка затвора торчит вбок, предохранитель тугой, плюс этот штык… Никакого сравнения с "маузером"!
Штойбер пожал плечами: что он, винтовок не видел?
– У русской винтовки есть только одно достоинство: раны от четырехгранного штыка не заживают. Покажи, Седых! – фельдфебель бросил винтовку гиганту.
Штойбер опомниться не успел, как русский сделал выпад. Жгучая боль обожгла грудь унтер-офицера, затопила тело. Штойбер пошатнулся – и все померкло. Фельдфебель, а это был Крайнев, снял с седла вещмешок и веревку и побежал по мосту. Поравнявшись с центральной опорой, он привязал веревку к стальной балке и стал спускаться.
Под мостом гулял ветер. Он раскачивал человека на веревке, мешая соскочить на опору. Крайнев с трудом поймал ногой бетонный краешок, подтянул тело. Зажав свободный конец веревки в зубах (отнесет ветром – и все!), он развязал мешок, вставил запал с бикфордовым шнуром в отверстие верхней толовой шашки. Заложил взрывчатку в место, рекомендованное Ильиным. Извлек из кармана спички, прислушался. Сверху доносился топот сапог и копыт, голоса. Не стреляли. Охранников на том берегу перекололи штыками, он это видел, но кто-то мог остаться в живых. Например, отойти по нужде. Стрельба это плохо. До станции совсем близко…
– Савелий! – раздался сверху голос Саломатина. – Ты скоро?
Крайнев чиркнул по коробку сразу тремя спичками, поднес огонек к краю бикфордова шнура, дождался, пока тот уверенно затлеет. Затем схватил веревку и оттолкнулся от опоры. Его мотнуло вбок, закружило. Он стал подтягиваться на руках. Не получилось. Его раскачивало, приходилось изо всех сил держаться за веревку, а зажать ее ногами не получалось – ноги в сапогах скользили. "А шнур-то горит!" – вспомнил Крайнев и, несмотря на ледяной ветер, спина его стала мокрой.
В следующий миг веревка дернулась, пошла вверх, через несколько мгновений Крайнев спрыгнул на доски настила. Саломатин и Седых бросили веревку.
– Тронулся! – закричал на него комбат. – Крикнуть не мог! Ходу!
Они пробежали мимо поста. Крайнев заметил ноги убитого унтер-офицера, торчавшие в проходе между мешков с песком. С них кто-то успел снять сапоги.
"Звали мы вас сюда?" – зло подумал Крайнев.
Они скатились по насыпи, вздымая вихри снега, заскочили в седла и погнали лошадей. Пригибаясь к шее жеребца, Крайнев подумал, что если запал не сработает, придется возвращаться. Вторая попытка акробатического этюда с веревкой, решиться будет трудно. Надо было использовать два взрывателя. Не подумал…
Горячий ветер ударил всадников в спины, обдал метелью обломков. Грохот взрыва накатился позднее. Рядом с Крайневым кто-то вскрикнул, но с коня не упал. Испуганные лошади прибавили, лес вырастал на глазах. Оглянувшись на скаку, Крайнев заметил: обе фермы сорваны с опоры и обрушились в реку, мост напоминает растянутую букву "М" с пустой бетонной опорой-столбом посередине…
– Здорово! – закричал рядом Саломатин. – Молодец, Савелий! Сделал, как надо!
Крайнев оскалился в ответ. Им предстояло двое суток пробираться в Кривичи, путать следы, вторую ночь подряд ночевать в на морозе в лесу, но на душе было весело.
В Кривичи они вернулись засветло. Оставив коня на попечение Саломатина, Крайнев шел по улице, как был: в форме немецкого фельдфебеля со стальной бляхой на шее. Только "шмайсер" оставил в школе, заменив его привычным карабином. Встречные прохожие с любопытством посматривали в его сторону, но не заговаривали. Молча кланялись. Крайнев машинально кивал в ответ. Мысленно он был дома. Сейчас Соня нальет в корыто в корыто горячей воды, сотрет жесткой мочалкой грязь и пот с тела, затем он сбреет трехдневную щетину… Пышущая жаром печь вернет подвижность застывшим на морозе суставам, на столе появится миска горячих щей и бутылка "русиш специалитет". Соня сядет напротив и, подперев подбородок ладонями, будет смотреть, как он ест. Придет миг, когда он не выдержит: бросит ложку и потянется к ней…
У ограды фельдшерского пункта топталось несколько женщин. Завидев Крайнева, они вытянулись, как кошки, учуяв сметану, но Крайнев даже глазом не повел. Сегодня прием закончен…
Соня не встретила его на пороге, он и не ждал – посыльного не отправляли. Протопав по коридору, Крайнев толкнул дверь и замер на пороге…
Соня стояла у койки, словно пытаясь заслонить ее спиной. В глазах ее плескался испуг. Крайнев машинально сделал шаг в сторону, и увидел накрытого одеялом человека. Он тоже заметил гостя. Приподнялся. Некоторое время мужчины молча разглядывали друг друга. Незнакомец был худ, можно сказать, истощен, щеки и кончик носа, обожженные морозом, почернели, но даже такой (Крайнев признал это с горечью) он был красив. Какой-то диковатой, восточной красотой. Затянувшееся молчание нарушила Соня.
– Это мой муж, Яков Гольдберг, – сказала она робко.
Крайнев потянул карабин с плеча.
– Нет! – закричала Соня, раскидывая руки в стороны.
– Тихо, Сонечка!
Гольдберг спустил ноги на пол. Он был в подштанниках (Крайнев со злостью распознал свою запасную пару).
– Соня почему-то решила, что вы меня непременно убьете, – пояснил, ковыляя к столу. Здесь он сел на свободный стул. – Я уверял, что такого не может быть, но она не верит. Ничего, что я только в белье? У меня нет другой одежды.
