— Ну, а святого Патрика во Франции почти не знают — продолжал Альфонс. — Единственную церковь его имени в Париже закрыли еще в прошлом веке…
— Здесь была церковь Святого Патрика? — насторожился я. — Где?
Несчастный граф Элоа не смог найти помощи у святого Роха. И тогда он пошел искать защиту у крестителя логров…
— Кладбищенская церковь, — пожал плечами индеец — Вернее, катакомбная. Где-то под кладбищем Невинноубиенных Младенцев. Ее основала ирландская община… Или даже не ирландская, точно, признаться, не помню… При Людовике Солнце церковь закрыли.
Я замер. Кладбище Невинноубиенных! Графа Элоа в последний раз видели именно там! Катакомбы!
— На кладбище есть вход в подземелье, — внезапно заявила гражданка Тома, казалось, не обращавшая внимания на наш разговор. — Я видела эту церковь.
— Вы?! — Мы с Альфонсом изумленно переглянулись.
— А что тут такого? — девушка недоуменно пожала плечами. — Пять лет назад ратуша создала комиссию по переносу старых клабищ. Отец был товарищем председателя. Кто-то предложил перенести останки с центральных кладбищ города в катакомбы. Там еще в средневековье были какие-то захоронения… В общем, когда комиссия собралась осмотреть подземелье, я к ним, так сказать, примкнула. Из научного любопытства.
— И церковь Святого Патрика… — напомнил я.
— Обычная часовня, несколько захоронений, костница. Где-то в получасе ходьбы, если спускаться от кладбища Невинноубиенных… Вы что, туда собрались Франсуа Ксавье?
— Ну-у… — немного растерялся я.
— И не думайте! Хотя бы потому, что сейчас все входы в катакомбы под охраной Национальной гвардии. Требуется специальный пропуск — уж не знаю, за чьей подписью. Да и вообще, там сыро и холодно, живо подхватите горячку…
Я и не думал спорить. Конечно, сейчас в катакомбах и холодно, и сыро, входы под охраной бдительных граждан в синих шинелях… Интересно, кому они подчиняются? Не гражданину ли Демулену? А если не ему…
— Друг мой! — Горячий шепот д'Энваля прервал мои размышления. — Если вы и вправду собрались туда, в мир мрака…
— И не думайте, Альфонс! — отрезала Юлия. — Никуда я вас не пущу! И вас, Франсуа Ксавье, тоже! Объектов для вскрытия мне вполне хватает!
Ирокез сник, а я не удержался от улыбки, прикидывая, что лучше: найти Вильбоа или ехать сразу к его заикающемуся приятелю?
— Шарль зд-десь! — Демулен улыбнулся, и я вновь подумал, насколько обаятелен этот якобинец. — П-прошу в гости! У н-нас нечто вроде мальчишника по поводу д-дня Декады и отъезда моей супруги.
— Если это из Конвента, гони к свинячьим чертям! — прогремел из глубины квартиры густой бас. — Надоели эти засранцы, мать их! А если это Робеспьер или кто-нибудь из его говенного Комитета — спусти его с лестницы!
Я почувствовал, как моя челюсть начинает отвисать.
— Н-не удивляйтесь, — шепнул Демулен. — Это Жорж, он всегда т-такой. Проходите.
Я едва успел снять плащ и отдать невозмутимому лакею шляпу, как дверь отворилась и в прихожую выглянул Вильбоа.
— Вы? — Похоже, мое появление его изрядно удивило. Что-нибудь случилось?
— Заезжал к вам, — пояснил я. — Но мне сказали, что вы у Камилла.
— И п-правильно, — заключил Демулен. — Прошу, з-заходите. Мы как раз собирались ужинать…
— Да кого там черти на хрен принесли? — вновь прогудел бас. — Выпить не дают, мать их!.. Камилл, Шарль, куда вы пропали, черт вас раздери?!
Не успел я войти в комнату, как на меня надвинулось что-то огромное, широкоплечее…
— А это еще кто?! — прогремело над ухом. — Вандейцы что, уже Париж взяли?
— Именем Короля! — охотно отозвался я. — Руки вверх, гражданин Дантон!
Великан на миг оторопел, но тут же громыхнул хохот, от которого мелко зазвенела люстра.
— Правильно! Смелость, смелость и еще раз смелость! Если б я был на месте говнюка Шаретта, то давно уже превратил бы засранцев этого скотоложца Россиньоля в итальянскую вермишель! Да хрен там, в вермишель! В говно! Будем знакомы, гражданин! Я — Жорж Дантон, меня боятся все, кроме Камилла, но он тоже меня боится, иначе не бегал бы к этому евнуху Робеспьеру каждую неделю, чтобы плакаться в жилетку…
— Это г-гражданин Люсон, — поспешил вставить Демулен, — к-который…
— А-а! Спаситель нашего Шарля! — Широкая лапа по-медвежьи сжала мою кисть. — Очень рад, хотя, говорят, вы истинный «аристо»…
— Жорж! — попытался вмешаться Демулен, но гигант резко взмахнул рукой, отчего по комнате пронесся не ветер, а целый ураган.
— Лучше, мать его, быть настоящим «аристо», чем валять дурака с красными колпаками и карманьолой!
Вы бы видели, гражданин Люсон, этого говнюка из говнюков Филиппа, прости господи, Эгалите35, когда он переодевался сапожником и пытался изображать из себя санкюлота! Какого хрена! Если ты аристократ — то будь аристократом…
— И не п-превращайся из Дантона в д'Антона, — самым невинным тоном добавил Камилл.
Послышалось грозное сопение, сменившееся, однако, добродушным смехом.
— Уел! Что было, то было! Когда ты приезжаешь в Париж из такой навозной дыры, как мой Арси-сюр-Об, приходится привлекать к себе внимание. Кстати, Камилл, разве не в моей конторе ты изрядно зарабатывал на дворянских титулах?
— А ты нам не рассказывал, Жорж! — вставил Вильбоа, похоже, давно привыкший к подобным эскападам гражданина Титана.
— И сейчас не буду! Сначала мы выпьем, иначе на кой хрен я сюда, спрашивается, приперся? Вы чего пьете, гражданин Люсон?
— Грапп, — сообщил я, заметив в глубине комнаты стол, густо уставленный бутылками.
— Ка-а-к? — Титан обомлел. — А-а! Понял! Вы южанин, не иначе из проклятой Жиронды, где все пьют грапп и любят Бриссо. Нет, грапп мы пить не будем, мы будем пить шампанское, хотя один мой знакомый недоносок считает, что оно — яд свободы!
Яд свободы? В этом было что-то знакомое!
— П-прошу к столу, — вставил Демулен. — Все готово.
— И не проси, сами догадаемся, — рявкнул исполин и круто развернулся по направлению к батарее бутылок — Шарль, разливаешь ты, а то Камилл зальет нас, как обычно, с ног до головы.
Первая бутылка была выпита в мгновение ока, затем открыли вторую, после чего по требованию Титана — и третью, которую он осушил уже сам, без нашей помощи.
— Лучше! — подумав, констатировал гражданин Дантон. — Денек был говенный, но кончается не так плохо… Так вот, о титулах, господа и граждане. Первые два года я в этом вонючем Париже ни хрена не мог заработать. А потом догадался — стал вести дела тех ублюдков, что мечтали получить дворянство. Ну, мы с них и лупили, правда, Камилл?
Демулен улыбнулся. Похоже, это воспоминание доставило ему немалое удовольствие.
