— А теперь смотрите, Франсуа! — Шарль Вильбоа разложил документы четырьмя стопками. — Двое родом из Бретани. Совпадение?
Я пожал плечами. Если и совпадение, то странное.
— Ну, гражданин Полтора Куска и сам, наверно, не знал, откуда родом, но вот граф… Смею вам напомнить, родина логров — именно Бретань.
— Король Артур правил в Камелоте, — вздохнул я. — Это вы прочтете в любой детской книжке. А Камелот, как известно…
Вильбоа хмыкнул:
— Под боком у гражданина Питта Младшего. Да, в детских книжках и у Мэллори написано именно так. Но это выдумали уже в новое время. А вот в средневековых текстах сказано, что логры, они же дэрги, обитали прежде всего во Франции, а их столица находилась где-то неподалеку от нынешнего Ванна. Мэллори же, как истинный британский патриот, перенес Артура вместе со всем его королевством в туманный Альбион.
Я тут же вспомнил гражданина индейца. Уж он-то наверно, знает!
— Итак, пока все сходится, — заключил Вильбоа. — Бретань, логры…
— Король Артур и Ланцелот Озерный, — я покачал головой. — Шарль, ничего не сходится! Я, конечно, не столь опытен, как гражданин Сименон, но будь я на его месте…
Я вспомнил желтые прокуренные усы достойного комиссара и невольно улыбнулся.
— Смотрите, Шарль! То, что трое бедняг — из Бретани, вовсе не означает, что они потомки рыцарей Круглого стола. Да, странновато, конечно, но в Париже живут тысячи бретонцев. Бог весть, что все сие может значить! Теперь ваш Элоа…
Я представил, что мог чувствовать этот человек, и пожалел бедолагу.
— Он сектант и, что бы там ни говорили медики, человек не вполне нормальный. Вероятно, он верил, будто знает,где Грааль, и вполне искренне считал себя логром. И вот этот несчастный приходит в себя. Он ничего не помнит и не понимает, кроме одного — он должен был умереть, но почему-то жив. Наверно, бедняга решил, что Высокое Небо, которому он поклонялся, почему-то отвергло своего сына. В ужасе он бросается к ближайшему храму…
— Святой Патрик, — негромко напомнил Вильбоа.
— Ну, не знаю… — растерялся я. — В его состоянии…
— Святой Патрик крестил не только ирландцев. По некоторым преданиям именно он — креститель логров. Так что в своем безумии граф Элоа был удивительно последователен.
— Остается найти его самого, — заключил я. — Знать бы, где обитает Святой Патрик…
Этого знать нам было не дано, но я уже твердо решил, что заставлю гражданина д'Энваля прояснить некоторые подробности. Зря, что ли, я слушал байки про Жеводанского Волка?!
— Значит, логры вас не устраивают, гражданин Люсон? Вильбоа сложил бумаги и спрятал их в большой кожаный портфель. — Другой версии у меня для вас нет.
— Кроме Всевышнего, — вырвалось у меня. Ответом был недоуменный взгляд. Пришлось пояснить, хотя менее всего хотелось говорить на эту тему с якобинцем.
— Господь почему-то рассудил именно так. Эти несчастные остались на земле по Его воле. Может, это кара, может — награда…
Вильбоа долго молчал, затем покачал головой.
— Я уважаю ваши убеждения, Франсуа. Но я — атеист. Перефразируя Лапласа, могу сказать: для моих рассуждений не требуется бог. Даже если он есть, какое ему дело до гражданки дю Бретон или до нас с вами?
— И до всей Франции, — вновь не выдержал я. — Франции, убившей Короля и растоптавшей Церковь!
Наши глаза встретились, и Вильбоа первым отвел взгляд.
— Я не стану спорить с вами, Франсуа. Вы — «белый», я — республиканец. Мы ничего не докажем друг другу. Странно, правда? При других обстоятельствах мы бы вцепились друг другу в горло…
— Уже нет, — негромко проговорил я. — Уже нет, Шарль. Моя война закончилась.
Да, моя война закончилась — в тот миг, когда я повстречался со Смертью по имени Бротто. Или даже раньше? Не тогда ли, когда на моих глазах тяжелый треугольный нож из темной стали обезглавил де Руаньяка? Я стоял совсем рядом и мог даже видеть, как неслышно шевелятся побелевшие губы, читая молитву, как они брезгливо дернулись, когда палач прикоснулся к плечу командующего армии Святого Сердца…
— Я мог бы спросить, кто вы? — вновь заговорил Вильбоа. — Я мог бы спросить, чем вам помочь?
«Это не так сложно, — хотел сказать я. — Мне нужно совсем немного: «Синий циферблат» — и клятва, которую я не в силах выполнить». Но якобинец Шарль Вильбоа, друг Камилла Демулена и Жоржа Дантона, не в силах мне помочь — как не могу этого я сам, и, возможно, не сможет никто в этом заповеднике Смерти именуемом славным городом Парижем.
— А гражданин Давид предлагает все это снести! — Альфонс д'Энваль широко раскинул руки, словно пытаясь стать на пути указанного гражданина. — Все! Собор, эти дома, улицы. О, человеческая глупость! О-о!
Позади остались тихие улочки Латинского квартала, а впереди, закрывая небо, высилась темная громада собора Богоматери. Именно сюда затянул нас индеец после небольшой прогулки по закоулкам Старого Ситэ.
Оказались мы здесь, в общем-то, случайно. Утром, перекусив в небольшом трактире на углу, я вернулся в «Друг патриота», обдумывая некий визит, который представлялся мне все более и более полезным. Однако не успел я выкурить первую папелитку, как в двери постучали и на пороге появился молодой ирокез собственной персоной. За ним, в полутьме коридора, грозно поблескивая стеклышками очков, обозначился призрак гражданки Тома — в шляпке и мужском широкополом плаще.
Вначале я решил, что меня намерены отвезти на вскрытие к гражданину д'Аллону. Но гости вели себя мирно, и мне оставалось предположить, что гражданку доктора просто выгнали с работы. Все оказалось проще. День, который я по наивности принял за вторник, оказался «днем Декады». Французская Республика, Единая и Неделимая, милостиво разрешила в этот день всем добрым патриотам предаваться отдыху — вместо отмененного воскресенья. Неугомонный д'Энваль решил пригласить меня на прогулку. Я без особых колебаний согласился — думать можно и прогуливаясь.
Индеец хотел проплыть по Сене на небольшой барке, возившей влюбленные парочки и просто любопытных по воскресным (то есть «декадным») дням с запада на восток и обратно. Но день выдался еще прохладней, чем предыдущий, вдобавок дул сильный ветер, гонявший белые барашки на обычно спокойной реке, и гражданка Тома решительно заявила, что конечным пунктом нашего плавания непременно станет больница академии, а то и мертвецкая на кладбище Дез-Ар. Индеец попытался спорить, но после первой же фразы чихнул, что вызвало зловещую ухмылку его невесты. Наконец был найден компромисс. Через реку мы все-таки перебрались, правда по мосту, и решили пройтись по тихому в этот «декадный» день Латинскому кварталу, где ветер не в силах проникнуть за вековые стены старых домов, сгрудившихся вдоль узких улочек, помнивших еще Абеляра и святого Сугерия.
