Матильда увидев знакомые бутылки, удивленно воскликнула:
— Зачем ты принес эту дрянь, хочешь, что бы мы отравились?!
— Пусть будут, может быть, на что-нибудь и пригодятся. Во время войны все способы хороши! — ответил я. — Как ты говорила: «Алигер, ком алигер?» Если удастся, заставим Петра Петровича выпить своего собственного зелья!
Эта мысль Матильде понравилась и она злорадно кивнула.
Первым делом я зарядил мушкетоны, после чего пошел топить баню. Удивительно, но всего за одни сутки с нами произошло так много «интересного», что у меня появилось чувство, что все началось не вчера, а очень давно.
Теперь все здешнее продуманное, «культурное» хозяйство, начало вызывать отвращение. Может быть оттого, что мне хотелось убраться отсюда подобру-поздорову. Дело было даже не в соседстве с мертвецами, сама обстановка охотничьего поместья давила и нагоняла тоску. Если бы не плачевное состояние Матильды, я не остался бы тут и лишнюю минуту.
Я растопил печь, набил ее дровами и вышел на свежий воздух. На дворе вечерело, небо уже темнело и заметно похолодало. Порывистый ветер прибивал дым из печной трубы к земле, и тот клочьями разлетался по двору. Однако, наслаждаться созерцанием русской идиллии времени не было. Нужно было как-то решать проблему с едой, и я отправился в конюшню, где лежали наши корзины с остатками провианта. Брать что-нибудь съестное в доме, я бы не рискнул ни «за какие коврижки», потому пришлось обойтись одной кашей.
Пока я занимался хозяйством, Матильда поспала и когда проснулась, выглядела значительно бодрее, чем раньше. Опухоль на лице почти спала, глаза открылись, и даже нос вернул свои пикантные параметры. За ужином она рассказала, что с ней случилось после возвращения из подземного хода. Лишь только она оказалась в подполье, ее начали бить, потом связали и потащили на суд и расправу к барину. Павел Петрович, потеряв своего чернокнижника, находился, по словам Матильды, «в полной меланхолии» и когда увидел одного из виновников гибели любимого друга, приказал его немедленно повесить. Гайдуки тотчас потащили француженку к выходу, но на ее счастье лопнул ремешок уланки, кивер свалился с головы, и длинные волосы выдали ее пол. Немедленная смертная кара помещиком была отменена, и он приказал до времени ее связать и забить в колодки.
Эту часть рассказа она почему-то скомкала, хотя об остальном рассказала в подробностях.
— И как он тебе показался? Совсем ненормальный? — спросил я, имея в виду психическое состояние Павла Петровича.
— Не успела понять, — ответила она. — Они меня так били…
Мы рядом лежали на сенном ложе. В застрехах гулял ветер, временами завывая совсем по-зимнему. Матильда машинально трогала пальцами разбитое лицо и даже пыталась улыбаться. Держалась она на удивление достойно, особенно если учитывать, что раньше никогда не попадала в подобные передряги. Мы лениво беседовали. Разговор как водится, вертелся вокруг вечных проблем жизни и смерти.
— Когда ты полз под землей, тебе было очень страшно? — спросила она.
— Сначала очень, — подумав, ответил я. — Потом об этом не думал, когда борешься за существование, не до страха. Ведь обычно боишься до или после. Я просто полз и старался не останавливаться.
— А смерти ты боишься?
Вести на ночь глядя подобные оптимистические разговоры мне не хотелось. Матильда и так была внутренне взвинчена, да и мне думать о смерти совсем не хотелось. И так ее кругом было слишком много. Я постарался перевести разговор на другое.
— Боюсь, поэтому сейчас пойду, проветрю печку, что бы нам ночью не угореть, — сказал я. — Когда я вернусь, займемся твоим лечением, а потом ляжем спать. Завтра у нас будет трудный день и нужно отдохнуть.
— Оставь мне пистолет, — неожиданно попросила француженка.
— Зачем он тебе? — удивился я, кладя рядом с ней пистолет милого капитана Леви, и шутливым тоном, предупредил. — Смотри, случайно не застрели меня, когда я буду возвращаться.
— Почему-то у меня неспокойно на душе, — серьезно сказала она. — Ты не можешь оставить еще свою саблю?
— Зачем она тебе, у тебя же есть своя?
— Не знаю, но с твоей мне будет спокойнее.
— Пожалуйста, — согласился я, снимая с себя оружие, — зря ты себя накручиваешь, тут одни покойники, а они безобиднее живых.
— Может быть, ты останешься? — не слушая, попросила она. — Как-нибудь переночуем и здесь!
К предчувствиям я обычно отношусь серьезно, но отказываться от натопленной бани ради беспричинных страхов не захотел. Нам следовало хотя бы умыться, к тому же в сарае было холодно и дуло из всех углов.
— Я быстро, только отворю дверь выпустить угар и сразу же вернусь, — пообещал я.
Матильда ничего не ответила, и прилегла на сено. Я осмотрелся, ничего опасного здесь не было. В сарае спрятаться было негде, разве что зарыться в сено. Однако на душе все равно стало почему-то тревожно.
— Я сейчас вернусь, — пообещал я и быстро вышел наружу.
От сарая до бани было метров пятьдесят. Я проверил печь, приоткрыл дверь выпустить угарный газ и сразу же пошел назад. Когда я подходил к сенному сараю, там прозвучал двойной пистолетный выстрел. Меня словно подбросило на месте.
— Что случилось?! — крикнул я, влетая в дверь. Матильда стояла на коленях с выставленной перед собой саблей. Дымящийся пистолет лежал отброшенным в сторону, Кроме француженки в сарае никого не было.
Я решил, что у бедняги после всех наших злоключений поехала крыша, и остановился при входе, давай ей возможность прийти в себя. Она же напряженно смотрела перед собой и даже не повернула в мою сторону голову.
— Что случилось? — негромко, боясь ее испугать, спросил я.
— Вот тебе, вот! — звенящим голосом воскликнула она и несколько раз ткнула перед собой клинком.
Честно говоря, я остолбенел, не зная, что делать, В этот момент она быстро взглянула на меня и воскликнула:
— Я его убила!
— Кого? — тихо спросил я.
— Этого, — она посмотрела прямо перед собой, — ты что, сам не видишь?
Я хотел сказать, что все в порядке, и уговорить ее положить саблю, но не успел. Примерно в том месте, куда она смотрела, начало возникать что-то непонятное, словно бы там сильно уплотнился воздух. Зрелище вышло совершенно фантастическое. Спустя минуту в этой зыбкой тени я начал узнавать нашего ночного гостя. Так же, наверное, выглядел умирающий Человек-невидимка Герберта Уэллса. Постепенно проявлялись черты лица, возник знакомый мне придворный кафтан.
— Только ты ушел, как он появился и приказал, чтобы я пошла за ним, — громко, испуганным голосом сказала Матильда. — Я отказалась, тогда он выстрелил в меня, а я в него…
