— Одолжи-ка мне, Тришкин, винтовку, — попросил я снайпера.
В оптику позиция карателей просматривалась отчётливо. Кутепов явно готовился к началу боевых действий. Да и сам полковник выглядел весьма решительным.
— Бери, Тришкин, полковника на постоянный прицел, — приказал я, передавая винтовку хозяину, — а я пойду, попробую его урезонить. Дело, скорее, пустое. Так что ты смотри, не оплошай.
— Небось не промажу, — буркнул бородатый Тришкин занимая позицию.
Я переоделся в офицерскую форму, которую прихватил из штаба, — там этого добра теперь было навалом – вышел из подворотни на улицу и решительным шагом направился в сторону позиций карателей. Услышав окрик «Стой!» я крикнул в ответ: – Не стреляйте! — и сделал ещё несколько шагов, чтобы оказаться радом с перевёрнутой тележкой, которую кто-то удачно бросил возле стены дома.
— Кто вы такой? — крикнул в мою сторону Кутепов.
— Я представитель новой российской власти! Я уполномочен…
— Огонь! — взревел Кутепов, не дав мне договорить, и потянулся рукой к кобуре.
Грохот выстрелов и свист пуль я слушал уже лёжа за тележкой. Буквально через минуту частота выстрелов резко сократилась, послышались крики «Прекратить стрельбу!» и выстрелы смолки окончательно. Когда из подворотни стали выбегать мои бойцы стало понятно, что и мне можно покинуть убежище. Теперь уже бывшие каратели спешно покидали позиции и разбегались кто куда. Приказав никого не преследовать, я подошёл к трупу Кутепова. Один из последних защитников самодержавия лежал навзничь, широко раскинув руки. Мёртвые глаза безразлично смотрели в серое питерское небо.
Помимо него снайперы застрели ещё двух офицеров, после чего каратели и прекратили сопротивление.
* * *
— Принимай арестованных! — весело крикнул я Глебу.
Тот усталым взглядом окинул кучку понурых офицеров и распорядился: – К коменданту их! — Потом обратился ко мне: – Кто-нибудь из них стрелял в народ?
— Да вроде нет, если только не при мне. Хотя вряд ли. Просто они бродили по улицам с пустыми глазами, вот я их и прихватил от греха. А что, не надо было?
— Надо, — успокоил меня Глеб. — Я ещё с утра отдал приказ отлавливать по городу таких вот неприкаянных и к нам под арест – целее будут! Тебя просто не успел предупредить, но ты и сам сообразил.
— А тогда к чему твой вопрос про стрельбу?
— Так у нас на всех арестованных одно помещение, — вздохнул Глеб. — Тех, кто в чём замаран вносим в специальный список. Когда всё уляжется, будем разбираться с каждым по отдельности. Остальных просто отпустим. А теперь доложи, как разобрался с карателями?
Выслушав моё сообщение, Глеб задумчиво произнёс:
— В этом мире судьба Кутепова сложилась гораздо трагичнее, чем в нашем.
— И мы тому виной, — подхватил я.
— Причём тут мы? — удивился Глеб. — Это ведь Тришкин засадил пулю меж глаз полковника. Он и внёс поправку в Историю!
ОЛЬГАВ одном старом советском фильме говорится: не надо бояться человека с ружьём. Говорю как профессионал: это неверно. Оружие – на то и оружие, чтобы быть опасным. Другой разговор, каковы размеры этой опасности? Если оружие находится под контролем – это «умное» оружие, у него есть «голова» и оно опасно только для тех, против кого его намерены использовать и для тех, кто в скорбный для себя час попадает в зону поражения. Гораздо опаснее «тупое» оружие, в силу сложившихся обстоятельств вышедшее из-под контроля «головы». Его действие нелогичны, сиюминутны, а значит непредсказуемы. Такого количества «тупого» оружия, свободно плавающего среди людского моря, как сегодня, мне в своей жизни видеть не приходилось. Особенно много скопилось его возле Таврического дворца. Серые солдатские шинели заполонили уже всё свободное пространство перед зданием, а отряды всё прибывали и прибывали. Мы с Мишкой благоразумно расположились на некотором отдалении, наблюдая за процессом со стороны.
— Чего они все сюда прутся, тут что, мёдом намазано? — задала я, наверное, очень тупой вопрос, поскольку Мишка аж рот приоткрыл от удивления, но, заглянув в мои невинно хлопающие ресницами глазки, всё же снизошёл до разъяснений.
— Понимаешь, эти парни буквально только что избавились от власти своих командиров – кого-то даже и убили – и вот теперь хотят, чтобы Дума взяла власть в стране в свои руки.
Ёшкин каравай! Как всё, однако, интересно.
— То есть, в этом дворце находится Дума? — уточнила я.
— А ты догадлива, — похвалил меня Мишка.
Приятно слышать похвалу из уст умного мужчины, но хочется большего, и я тут же поспешила за второй порцией.
— А эти солдатики, стало быть, дезертиры, которые хотят, чтобы Дума отмазала их от наказания?
Тут Мишка задумался надолго, потом, нехотя, был вынужден констатировать остроту моего ума.
— Можно, конечно, и так сказать. Но правильнее называть их поступок революционным порывом.
— Что можно приравнять к состоянию аффекта и снизить наказание до условного, — подытожила я.
Мишка глянул на меня, как показалось, с уважением. А я продолжила исторгать из своей красивой головки прелестно умные слова:
— Но это в том, разумеется, случае, если Революция одержит победу. А она её одержит, насколько я помню историю России. За ребят, конечно, можно порадоваться, но не кажется тебе, что их как можно скорее надо вернуть в строй?
— Кажется, — кивнул Мишка, — потому я и здесь.
Этой фразой он скоренько поставил меня на место, растворив без остатка в своём «я». Не без сожаления признав, что по большому счёту Мишка прав, я полностью сосредоточилась на обязанностях охранника.
* * *
Тем временем солдатам надоело лаяться с дворцовой охраной, они её попросту смяли и устремились внутрь здания.
— Пора и нам! — воскликнул Мишка, направляясь к дворцу, я за ним.
Уже на территории Мишку окликнул мужской голос:
— Жехорский!
Мы остановились и оба разом повернули головы. К нам спешил симпатичный мужчина и радом с ним… Нина! А я уж, грешным делом, стала забывать о её существовании. Мишка последнее время настолько погрузился в революционную работу, что ночевал исключительно дома. Нина, разумеется, не могла не обратить на это внимания, вот и примчалась при первом удобном случае, и, не взглянув на меня, тут же повисла у Мишки на шее.
— Поздравляю тебя с великим днём – днём освобождения России! — воскликнула она голосом наполненным патетикой и тут же добавила уже капризно: – Хотя ты о моём существовании, кажется, начал забывать?
