– Ты думаешь, что все настолько серьезно? – встревожился Ващенка.
– А ты не понял? Мы же с тобой – пешки в большой игре. Чувствую, что нас хотят «разменять». Возможно, что все еще обойдется. Но надо скорректировать общую линию поведения.
– Теперь понял, – сказал Андрей озабоченно. – А может, и обойдется. Помнишь, как с тем полетом в горы в составе группы МВД? Тогда трибуналом грозили. И обошлось.
– Думаю, что здесь все серьезнее. Погибли жители села, и журналисты уже преподнесли информацию в выгодном для них свете. Для логического завершения этой истории может понадобиться виновный, который должен понести «заслуженное» наказание. И командованию придется решать, кого отдать на растерзание.
– Но нами руководили спецназовцы ГРУ. Пусть с ними разбираются.
– Понимаешь, Андрей, обычно из двух зол выбирают то, которое проще причинить. А ГРУ – организация очень влиятельная. И если они не «загасят» поднимающуюся шумиху, то и своих в обиду не дадут. Тогда остаемся только мы с тобой.
– Точнее – ты? – высказал догадку Ващенка. – А тебе не кажется, что вся эта история очень вяжется с тем случаем с наркотой?
– Возможно.
Мероприятие провели в полном составе. На собрании высказались все присутствующие. Молчал только Мельничук. Догадываясь о причине молчания, Иванов не требовал его выступления. Зачитанные объяснительные участников того полета отражали только факты. Выходило, что вся группа действовала по командам Иванова. О том, что Иванов получал распоряжения от майора Быстрова, написал только Ващенка. Мельничук еще писал свою объяснительную. Иванов понимал, что Мельничук может указать, что во время операции находился в грузовой кабине, а на месте бортового техника сидел майор Быстров. Это являлось правдой. Но это также являлось грубейшим нарушением всех летных документов, инструкций и требований безопасности. За такое нарушение Иванова как командира экипажа могли легко отстранить от полетов и наложить взыскание. А как командира звена в свете последних событий даже понизить в должности. Также Мельничук мог указать, что, находясь в грузовой кабине, не слышал распоряжений майора Быстрова. Иванов, понимая, чем ему обязан Мельничук, решил поговорить со своим борттехником после собрания еще раз.
– Иван, проблемным у нас получился тот злополучный полет, – начал Иванов, оставшись с Мельничуком без свидетелей. – Сейчас, как никогда, нужно держаться вместе. Давай не станем выносить из экипажа на обозрение всех наше «грязное белье». Согласен?
– Конечно, командир, – с готовностью ответил Мельничук.
– Тогда прочитай, что ты написал в объяснительной.
Словно угадывая ход мысли Иванова, Мельничук изложил идеальную версию. Иванова все устраивало. Но он напомнил борттехнику:
– После того как ты все это написал, придется то же говорить всегда, везде и всем.
– Понял, командир. Я не подведу. – Мельничук смотрел в глаза как верная собака.
Когда борттехник вышел, в класс влетели Ващенка и Костин.
– Саня, ну мы идем сегодня в гости? – прямо с порога задал вопрос Ващенка.
– Что, опасаетесь, что свято место пусто не бывает? – без улыбки пошутил Иванов, складывая документы и закрывая планшет.
– Командир, отпусти нас с Андрюхой сегодня, – угадывая настроение Иванова, обратился Костин.
– Идите, – спокойно сказал Иванов.
– А ты что, не пойдешь? – удивился Ващенка.
– Привет там от меня. Андрей, скажи, что не смог, что очень занят. Ну, ты придумаешь, что сказать.
Ващенка понимающе кивнул в ответ, и они с Костиным моментально исчезли за дверью.
Иванов почувствовал потребность побыть одному. Выйдя из школы, по вечерним улицам он побрел к знакомому парку. Странно, не прошло и месяца после гибели Наташи, а все, связанное с ней, уже воспринимается будто из другой жизни, другого времени. И боль в душе как бы притупилась, оставив лишь глубокий болезненный след. Да, ход времени на войне совсем иной, чем в мирной жизни.
Иванов посидел на знакомой скамейке, не спеша побродил по темным пустым аллеям, по-рассуждал сам с собой о бренности бытия и суеты, подышал ночным воздухом и возвратился в расположение. В накуренной комнате за картами сидели шесть человек. От сигаретного дыма не спасали настежь открытые окна. Игра была в самом разгаре.
– Поимейте совесть, – пожурил Иванов подчиненных. – Вы тут не одни. И спать пора.
– А у нас завтра регламент, командир, – как бы оправдываясь, отозвались два борттехника.
– Сядешь с нами? – предложил Мингазов.
– Нет, спасибо, – отказался Иванов и лег на свою кровать поверх одеяла, не разуваясь.
К нему тут же подошел Фархеев:
– Командир, говорят, что ты делал крены в девяносто градусов на наших «восьмерках». Правда?
– Было пару раз, – нехотя ответил Иванов.
– А где ты научился?
– В Афгане. Там в тесных ущельях Болышев закладывал такие крены на виражах, когда другого выхода не было. Он и научил. Заставлял все звено практиковаться. Этому даже в академиях не учат.
– Расскажи теорию выполнения такой фигуры, – попросил Фархеев.
– Тебе зачем? – вопросительно посмотрел на него Иванов. – Затея очень опасная. Вираж с креном в девяносто градусов грозит потерей высоты и управляемости. И нарушение всех летных документов, опять же…
– Ну ты же выполняешь.
– Я этим не злоупотребляю.
– А вдруг пригодится? Мы тоже в горы летаем.
Подумав, Иванов произнес:
– Ладно, слушай…
Бросив карты, все звено подсело к кровати Иванова слушать теорию выполнения одной из самых сложных фигур пилотажа на вертолете…
Получив ответы на интересующие вопросы, летчики вернулись к картам. А Иванов, закрыв глаза, стал думать о предстоящем прокурорском разборе налета на село и не заметил, как задремал. Разбудил его громкий голос Косачаного:
– У Иванова в звене опять гулянка! Весело живете!
«Принес же черт!» – подумал Иванов, но глаза открывать не стал. Вставать не хотелось. Он бы и дальше делал вид, что спит, надеясь, что замполит скоро уйдет, но услышал, как Косачаный произнес:
– А сам Иванов уже «готовый»!
– К труду и обороне! – мрачно добавил Иванов, усаживаясь на кровати. – Сегодня еще не пил.
Замполита это разочаровало, и он, шаря глазами по комнате, произнес тусклым голосом:
– Хорошо, что ты трезвый…
Потом, будто вспомнив о чем-то, поинтересовался:
– А где твой правый летчик?
– Отпросился, – ответил Иванов, не поднимаясь с кровати.
– У кого? – замполит полка с живым интересом поглядел на командира звена.
– У меня, – твердо глядя Косачаному в глаза, ответил Иванов.
– А кто вам дал право превышать полномочия! – повысил голос замполит и тут же обратился к одному из сидящих за столом: – Командира эскадрильи позови сюда! Быстро!
Комэск явился «навеселе», но Косачаного это не смутило.
– Твой Иванов совсем распоясался! – замполит полка со своей точки зрения «объяснил» сложившуюся «тяжелую ситуацию» в звене: – Только поглядите: Иванов самолично отпускает летчиков в город, а командир эскадрильи об этом даже не знает! Я для себя, майор Иванов, давно уже сделал вывод, что вы не соответствуете должности командира звена! Вам и экипаж доверить нельзя! – закончил Косачаный.
– Ты бы хоть встал, когда с тобой говорят старшие по званию, – сделал замечание командир эскадрильи.
Иванов тяжело поднялся, в душе послав комэска очень далеко. Видимо, чтобы еще больше угодить замполиту полка, комэск проявил инициативу:
– На тебя, Иванов, я завтра напишу рапорт.
Давая понять, что разговор закончен, оба начальника направились к двери.
– Один вопрос, товарищ подполковник, – обратился усталым голосом Иванов к командиру эскадрильи. – Разрешите?
Так как оба начальника носили подполковничьи погоны, то обернулись сразу оба. В этом случае по уставу Иванов должен был обращаться сначала к старшему по должности.
– Разрешите? – повторил Иванов, глядя на Косачаного. – У меня вопрос к командиру эскадрильи.
– Ну спрашивай, – с нетерпением разрешил замполит.
– Знаете, чем мы с вами отличаемся, товарищ подполковник? – спросил Иванов.
– Что это за вопрос? – забеспокоился комэск.
– Ответьте мне, пожалуйста, – продолжал не спеша Иванов, глядя комэску прямо в глаза, – ответьте, чем вас сделал отец?
Комэск растерянно поглядел на замполита.
– Что за идиотские вопросы? – заступился за него Косачаный. – Как будто, ты, Иванов, маленький и сам не знаешь, чем детей делают!
– Может, вы ответите? – Иванов в ожидании посмотрел на замполита.
– Ты хочешь, чтобы я заругался матом при подчиненных? – раздражение замполита росло с каждой секундой.
– Понятно, – спокойно сказал Иванов и снова посмотрел на командира эскадрильи. – так чем вас сделал отец?
Зная характер Иванова, командир эскадрильи, скорее всего, не стал бы отвечать, но тут, распаляясь интересом, подключились все находящиеся в комнате мужики:
