в Успенском соборе было хорошо. Вроде все как везде — иконы в золотых окладах, свечи, богомольцы, бьющие поклоны, попы в этих, как их, фелонях с епитрахилями… А нет, витало что-то в пропитанном ладаном и горячим духом от сотен огоньков воздухе.
Может, это и есть та самая намоленность? Шутка ли, со времен Андрея Боголюбского собор стоит, семьсот пятьдесят лет, всего-то на полтора десятка годков младше Москвы… И строился, и перестраивался, и даже недавно отреставрирован, как поведал мне Булгаков.
— Сам академик Забелин руководил! А, вы же не москвич, Иван Егорович у нас человек знаменитый, почитай, с низов пробился, сейчас Историческим музеем заведует, библиотеку Ивана Грозного разыскивает. Вот, видите, главки у собора не луковицы, как повсюду, а на старинный манер, шеломами? Как раз Забелин добился. И пристроенные контрфорсы снес, вернул храму первоначальный вид. И фрески открыл! Древлего иконописца Андрея Рублева!
Булгаков много успел рассказать, пока мы шли к храму, но внутри Сергей Николаевич замолчал, сосредоточился и встал на молитву. Видно было, что для него это серьезней некуда и, чтобы не мешать, я отошел посмотреть на «Страшный суд» Рублева. Осталось от росписи не так много, да и специалист по иконографии из меня никудышный, но общая атмосфера в церкви и рука гения, создавшего такие странные на современный взгляд картины, привели меня в торжественно состояние. Я ходил из придела в придел, крестился у икон и… воспарял духом, наверное, так это называется.
Вот отсюда, из Владимира. а не из Москвы, пошла быть Русская земля. А Москва… Москва мелкое удельное княжество, которому повезло стать крупным, но еще лет сто Владимир считался главнее и Даниловичи короновались здесь. Вот тут, возможно, стоял при вступлении на престол Иван Калита или Дмитрий Донской…
Мои возвышенные мысли прервал Булгаков. Он осторожно потянул меня за рукав и шепнул на ухо:
— Справа, за колонной, у иконы святого Сергия Радонежского…
Там стоял и молился обычный человек, как сейчас говорят, из образованных — хорошая одежда без налета купеческого шика, все соразмерно. Спокойное лицо, несколько вытянутое, бритый подбородок, усы — ничего особенного, я бы сказал, что служащий по народному образованию, а может быть врач или юрист.
— С усами?
Булгаков кивнул. А потом, видимо, сообразив, что я «не москвич», спохватился и значительно произнес, до предела понизив голос:
— Зубатов.
— Тот самый? Полковник???
— Тише, тише, на нас оглядываются. Никакой он не полковник, надворный советник по ведомству внутренних дел.
— Рабочие общества, да? — тихо уточнил я.
— Да-да. Они самые. С них и пострадал.
— Пойдемте, поговорим. Нам такой человек нужен.
— Неудобно же!
— Ну так не прямо сейчас. Подождем малость, на выходе перехватим…
Так и поступили. Дождались, когда Зубатов двинулся к алтарю отбить последние поклоны, вышли из храма и встали в сторонке. Минут через пять вышел и экс-охранитель, повернулся к храму, перекрестился и совсем было собрался уйти, как я его остановил:
— Сергей Васильевич, не откажите в любезности…
Он с удивлением обернулся, окинул взглядом сперва Булгакова, потом меня, задержался на кресте и очках и выдал безошибочное:
— Григорий Ефимович? Распутин, если не ошибаюсь?
— Он самый. Не откажите в разговоре?
Он саркастически хмыкнул:
— Не в моем положении в разговорах отказывать, за последние три года у меня собеседников ой как поубавилось. Не подскажете, почему?
— Неблагодарны люди, бесспорно, — направил я его мимо странноприимного дома на Большой бульвар. — Но я о другом.
— А не боитесь с опальным-то? Меня вот в министерстве не любят.
— Так и меня тоже, может, нам как раз поэтому дружить интереснее?
— Враг моего врага — мой друг?
— Ну, а почему бы и нет, Сергей Васильевич. Да. и чем на на холоде гулять, подскажите, где тут у вас пообедать можно, в тепле и поговорим.
— С ресторанами у нас туго, но вот тут рядом трактир «Клязьма», только Московскую перейти.
— Это не тот ли, что Соллогуб ославил? — подозрительно спросил Булгаков.
— Тот самый, — слегка кивнул головой Зубатов. — Только за шестьдесят лет со времен написания «Тарантаса» сменилось четверо хозяев и сейчас там вполне прилично.
Зубатов оказался прав, трактир выглядел чисто и чинно, половые в белых фартуках немедля провели нас в кабинет и приняли заказ. Довольно быстро на столе появились вино и водка, буженина, грузди и огурчики, а за ними — серые щи и телятина с грибами. Выпили мы для сугрева, потом за знакомство и потекла беседа.
Зубатов с интересом пролистал программу «Небесной России», отложил ее в сторону, неопределенно помотал кистью и довольно иронично спросил:
— А я-то вам зачем понадобился?
— Провидение Божье в том вижу — уклончиво ответил я — Бог ведет меня к нужным людям, кто-то сам меня находит, как Сергей Николаевич — я кивнул на Булгакова — Кого-то я нахожу. А цель у нас одна — спасение России, что летит в пучину бед. Разорвут страну, ей Богу, разорвут! С нами ли ты Сергей Васильевич? Ежели готов в нашу дружину войти, костьми лягу — верну тебя из ссылки, а может и обратно в министерство.
— Ненавистников там много моих — покачал головой Зубатов — Одни гонители…
— В бараний рог их скрутим, веришь?
Бывший полицейский скептически посмотрел на меня, повздыхал.
— Даже не знаю, что ответить. Подумать мне надо. Списаться с нужными людьми в Москве, да Санкт-Петербурге.
На этом мы и покончили. Еще немного поболтали ни о чем, обменялись адресами. Пора было возвращаться в Москву.
* * *
В Москве случился еще один скандал. Почище ковровского. Который к тому же поимел далеко идущие последствия. Честно сказать, не планировал задерживаться, хотел тем же днем сесть на питерский поезд. Но новый глава московских иоанитов — расстрига, бывший монах Савелий Евдокимов — уговорил подзадержаться.
— Большая помощь, отче, была бы ежели ты походил в энти салоны. Ждут там тебя!
— Какие салоны?
— Да вот хотя бы Морозова к себе зовет знакомиться. Они крупные дарители.
— Варвара Алексеевна?
— Она.
— В своем ли ты уме Савелий Петрович? Там же большевики собираются.
— Да нет, уже разбежались по заграницам. Ладно — москвич порылся в пачке с письмами-приглашениями — тогда вот в Малом Власьевском Танеев салоны проводит. Там бывают також тузы из крупных.
Я наморщил лоб. Не тот ли это Танеев — известный музыкант и руководитель консерватории, что преподавал Рахманинову, Скрябину? Он еще исполнял партии Чайковского.
— Не, к мужеложцам не пойду.
Евдокимов открыл рот, перекрестил бороду.
— Неужто?!?
— Ага.
В итоге отправился в салон к Телешову. Русский писатель, будущий гласный Московской думы. Да, с «креном влево», но сейчас
