Но если ты не идешь на войну — война придет к тебе. Сюда, в Одессу, на Графскую пристань, на Набережную. А этого допустить нельзя. Пусть в Империи как можно больше будет мест, куда не дотягивается война.
24 июня 2002 года
Варшава, Нова Прага
Авеню Ягеллонов
Еще раз проверить револьвер. Черт, как мальчишка….
Куда тебя несет дурака… Вызови полициянтов!
Нет! Надо разобраться самому.
Конечно же он не выдержал… Не сдержался. Не смогла гордая польская кровь не вскипеть. Такова уж польская натура — когда поляки перестанут быть вспыльчивыми, они перестанут быть поляками.
Спалился он глупо, на пустяке. Она пошла в ванную, а он, польский шляхтич из рода Комаровских — залез в ее сумочку. Может быть специально, а может — и нет — но она появилась в комнате совершенно бесшумно, когда он этого никак не ожидал.
— Что ты делаешь?
В голосе пока не было гнева — только удивление. Можно было бы конечно отбрехаться, сказать что ищу что-то — от маникюрных ножниц, до упаковки презервативов. Но пальцы именно в этот момент наткнулись на предательский маленький пакетик. И тут кровь вскипела…
— Ищу кое-что.
— Вот как? В моей сумочке? И что же ты ищешь?
— А вот это!
Проклятая дрянь упала на ковер между ними, будто разделяя. Разрушая то, что было между ними, то что связывало их двоих. Это построить — сложно. Разрушить — да в одно мгновение.
— Зачем тебе это надо?! Ответь, зачем тебе это надо?!
Когда он приехал сюда — он ведь целую речь приготовил. Гневную. Обвинительную. Назидательную. Наркотики — это вред, как бы банально это не звучало. Наркотики — убивают людей. Но сейчас, когда она стояла напротив, а между ними лежал этот проклятый пакетик — вся патетика вылетела из головы, остались только обрывки фраз. Гневные. Злые. Отрывистые.
Елена постарела. В одно мгновение. Глаза стали узкими и какими-то злыми, на лице прорезались морщины. Словно прекрасная девушка, которую он обнимал несколько минут назад, разом превратилась в злую ведьму — старуху. Он никогда не видел ее такой.
— Пшел вон!
— Не уйду! Не уйду, пока не ответишь, где ты это берешь! Ты понимаешь, что это — смерть! Это убьет тебя, матка боска, как ты это не понимаешь?!
— А кто ты такой, чтобы меня учить?! Отец? Муж? Пшел вон! Не желаю тебя видеть!
— Где ты это взяла?!
Вместо ответа в графа Ежи полетел бокал, затем еще что-то. И то и другое он отбил. Потом он схватил ее — Елена оказалось на удивление сильной, она билась в его руках как безумная, выкрикивая самые страшные проклятья и ругательства. Графу Ежи удалось отделаться сравнительно легко, несколькими царапинами на лице и несколькими синяками. Связав ее своим ремнем, он бросил ее на диван. Каким-то образом ухитрился надеть брюки, рубашку, потом вывернул на ковер ее сумочку — так и есть. Еще пакетик был неопровержимым свидетельством обвинения.
— Говори!
Граф схватил пакетик, оторвал край.
— Говори!
— Пшел вон! Пся крев! Не трогай, ненавижу!
Граф Ежи наклонил пакетик — и белая дрянь посыпалась на ковер. Когда один пакетик опорожнился — граф взял второй, надорвал.
— Говори, а то лишишься и этого!
— Москаль, пшел вон!
На какой-то момент ему пришла в голову идея притащить ее в поместье, там был действующий костел в селе. Капеллан Подольский поймет, если он скажет правду, в конце концов он же его и крестил. Обвенчает — а дальше что муж с женой делает — то его дело. Отсидится в поместье месяц — другой, переломается, бросит эту поганую привычку.
Но бросит ли? Граф Ежи мало знал про наркомафию — но знал, что наркодилеры никогда не оставляют свои жертвы в покое. У каждого налаженная сеть, каждый клиент — ценен. Найти хорошего клиента с деньгами очень сложно, полиция следит за этим делом, можно нарваться на полицейского осведомителя, и тогда — от пятнадцати до двадцати лет каторжных работ. Не всю же жизнь она будет отсиживаться в поместье, вернется в Варшаву — а там эта мразь снова найдет ее. Увести в Петербург? А там что — нельзя достать что ли? Попроситься на службу в дальний гарнизон, уйти из Гвардии? И что это за дело такое — польский шляхтич бежит в дальний гарнизон?
Нет. Надо по другому.
Граф перевернул пакетик, развеяв дрянь по ветру. Спокойно начал застегивать рубашку.
— Я люблю тебя, Елена. И не хочу, чтобы ты принимала это.
— А я ненавижу! Ты москаль, вот ты и проявил свое москальское нутро! Ни один москаль не дает свободы людям жить так, как они хотят! Такие все москали!
— Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты убивала себя.
— А я тебя ненавижу! Иезус, какая же я дура, что связалась с москалем!
Граф Комаровский надел часы — хорошо что не разбила — посмотрел, сколько времени.
— Развяжи меня!
— Развязывайся сама.
— Ненавижу!
Вместо ответа, граф Ежи прошел в холл, надел ботинки. Сильно хлопнул дверью…
У Елены был мотороллер, машины не было — но это было скорее проблемой. Мотороллер в городе развивает скорость куда большую, чем автомобиль, потому что ему не страшны никакие пробки. Граф правильно рассчитал — ей срочно понадобилась доза, и, развязавшись, освободившись от ремня, она немедленно оседлала свой мотороллер и понеслась куда-то как сумасшедшая. Он, на взятом утром напрокат польском Фиате последовал за ней и дважды чуть не потерял: на Лазенковском мосту и потом, у пражского порта, где пробки днем и ночью. Каким то чудом, упустив ее из виду у стадиона, он вылетел на Ягеллонов, широкую дорогу в новой Праге, названную так в честь старинной польской королевской династии. Каким-то чудом он узрел ее новенькую желтую Веспу[66] брошенной у одного из домов на Ягеллонов. И, приткнувшись, где придется, с нарушением правил, стал ждать…
Рукоятка револьвера «Наганъ Императорский Оружейный Заводъ въ Туле 1924», рубчатая, шершавая с гладкой стальной именной пластинкой жгла руку. Ну, хорошо, вот он нашел, куда она приехала — и что дальше. На Ягеллонов десять тысяч человек проживают даже больше — как он узнает, в какой именно квартире тут торгуют отравой? По всем пройдись? Что за бред…
Скажите — вы тут наркотиками не торгуете?
Стук в стекло испугал графа Ежи так, что он едва не даванул на курок, инстинктивно. Хорошо, на старых Наганах спуск тугой, а то бы…
На него через боковое стекло машины смотрел полициянт в плаще…
Черт…
Граф Ежи опустил стекло, где, на старых польских Фиатах оно опускалось медленно, поскольку электростеклоподъемников не было и приходилось крутить ручку.
