— Ты хорошо училась, — заметил Гаврилин.
— Я еще и много читала. Для себя, — сказала Татьяна.
— Перепуганные диктаторы думали уже о том, как унести ноги, — продолжала Анастасия Николаевна. — Они не верили в победу революции. Они кричали на каждом шагу об этой победе, они готовы были расстрелять любого, кто ставил под сомнение их власть, но сами-то ни во что не верили.
— Еще кофе? — спросила Татьяна.
— Нет, спасибо, — сказал Андрей.
Морщинистые щеки Анастасии Николаевны раскраснелись, словно их покрасили акварелью. А глаза оставались такими же голубыми и прозрачными.
— Долгие годы никто не знал об этом преступлении большевиков, — сказала Анастасия Николаевна.
— Но подозревали. Были слухи, — сказал Гаврилин. — Я сам кое-что слышал. Но ведь в архив Политбюро не попадешь.
— Этих документов не было в архиве, — сказала Татьяна. — Ни в одном архиве. Но нужные выводы можно было сделать из той секретной папки, в которой фиксировались заседания узкого состава Исполкома. Впрочем, вряд ли вам интересны технические детали.
«А сейчас терпи, даже голову не наклоняй, — уговаривал себя Андрей. — Как будто ты и слушаешь, и не слышишь».
— Вы меня слушаете? — спросила Анастасия Николаевна.
«Замечательно — она не уверена».
Андрей молча кивнул. Теперь можно кивнуть.
— И в самом деле, — продолжала Анастасия Николаевна. — Кому какое дело до документов? Но важно другое, и вы должны сейчас быть особенно внимательны. Речь идет о происхождении этих ценностей.
— Одной шкатулки, — уточнил Гаврилин.
— Когда царское семейство находилось в Тобольске, государь узнал, что предстоят обыски и изъятие всего ценного. При аресте и высылке Александра Федоровна успела взять и спрятать немало драгоценностей. Ведь неизвестно было, сколько времени придется провести семейству в ссылке и куда занесет их судьба.
Анастасия Николаевна замолчала, затем вынула из кармашка гимназического платья голубой платочек и промокнула им глаза, как будто опасалась, что слушатели увидят нечаянную слезу.
— Александра Федоровна передала ценности верным, как ей казалось, людям. Но верность проверяется в испытаниях. Священник и его свояченица, которым была доверена шкатулка, к сожалению, передали их властям предержащим, и эти шкатулки завершили свой путь в Москве.
В словах и интонации этой маленькой старушки Андрею чудилась некая Марфа Посадница, которая перед смертью на плахе обязательно должна изобличить гонителей.
— В белокаменной, — сказал Гаврилин.
— Помолчите, Алеша, — прошептала Татьяна.
— Это были ценности мирового значения, — сказала Анастасия Николаевна. — Фамильные драгоценности семьи Романовых.
— И притом нигде не учтенные, а со смертью императорского семейства и никому не ведомые, — добавила Татьяна. — Их привезли из Тобольска в Москву и сдали Свердлову. Среди тогдашних чекистов были не только стяжатели, но и мрачные идеалисты.
— Не исключено, что впоследствии смерть государя и его семейства стала следствием этого грабежа, — сказала Анастасия. — Лучше было спрятать концы в воду.
— Так можно свести к грабежу всю революцию, — возразила Татьяна.
— А я готова это сделать!
— Не надо, тетя, — сказала Татьяна. — Все куда сложнее.
— Мне лучше знать.
Татьяна была не во всем согласна с Анастасией Николаевной.
— Ах, милые дамы, — сказал Алеша Гаврилин. — Вы так эмоциональны! Лучше давайте ограничимся судьбой шкатулки. Судьба Российской империи останется за пределами нашего исследования.
Почему-то Анастасия Николаевна замолчала, а Татьяна стала предлагать мужчинам кофе: «Ну еще по чашечке, разве не замечательный кофе? Анастасия Николаевна знает старинные секреты».
Алеша с Андреем покорно выпили еще по чашечке, хотя кофе был таким крепким, что даже привыкшему к напиткам разного рода Андрею больше его пить не хотелось.
Продолжила рассказ Татьяна.
— Как теперь стало известно, — сказала она, — шкатулка с драгоценностями Романовых недолго пролежала в сейфе Свердлова — злого гения революции. Большевики отправили неучтенные и сокрытые ими даже от товарищей по партии сокровища в нейтральную Швецию, где у них были верные люди. Они были убеждены, что, если им придется бежать из России, спасаясь от народного гнева, эти деньги обеспечат им безбедное существование.
— По крайней мере до начала мировой революции в Германии, — добавил Гаврилин.
— И много людей знало об этой тайне?
— Почти никто, — ответила Татьяна. — Помимо Ленина и Свердлова был один человек из руководства партии — Лев Красин. Ему Ленин доверял.
— И всех их скоро прибрал Господь, — сказала Анастасия Николаевна. — Хотя я полагаю, что дьявол. Все они умерли в течение пяти лет.
— И еще были исполнители. Кто-то отвез шкатулку в Стокгольм, — добавил Гаврилин.
— Был некто, — согласилась Татьяна, — потому что именно его отчет, сохранившийся в секретной папке, и послужил ключом к открытию этой тайны.
— Ну и как найти эту шкатулку? — спросил Андрей.
— Ах, не лукавь, Андрюша, — сказал Гаврилин. — Мы думали, что ты более открыт перед нами.
— Почему ты так думал?
— По воспитанию, по классовому чувству.
— По благородству, — тихо сказала Татьяна. — Мы же проверили вас, Андрей Сергеевич. Мы знаем о вас больше, чем вы бы хотели.
— И что же? — Андрею не нравился такой поворот разговора.
— Вы нас разочаровываете, — произнесла Анастасия Николаевна.
— А вы себе противоречите, — сказал Андрей. — Потому что если я, как вы полагаете, благороден и честен, то я не могу распоряжаться чужими, доверенными мне тайнами.
— Даже если их доверили вам большевики?
— Чем же я тогда буду лучше их?
— Тогда нам больше не о чем говорить! — сказала Татьяна.
— Погодите, — поморщился Гаврилин. — Что за дамские разговоры! Андрюша прав. Если он не может сохранить доверенную ему тайну, то как мы можем ему доверять?
— Надо же делать различие между ними и нами! — не сдавалась Анастасия Николаевна.
— Почему?
— Потому что без жизненной позиции человек становится животным.
Андрей хранил молчание, хотя ему и хотелось поспорить с дамами. Он мог бы заявить, что не делает большой разницы между коммунистами и монархистами, но понимал, что находится среди последних, и, если уж он хочет узнать, чем завершится вся эта история, ему желательно не портить отношения ни с одной из сторон, благо он находится как раз между ними.
