Пока вальяжно-медлительный половой не принес обеденный заказ, бараний бок с гречневой кашей, блюдо, вполне соответствующее национальному духу, я исподволь рассматривал посетителей. Внешне на воровского атамана вполне могло потянуть три гостя, но больше всех, как мне показалось, был похож только один. Он действительно одеждой напоминал казака и держал себя более чем расковано. Как ни осторожничал я, разглядывая публику, на меня сразу же обратили внимание. Как всегда, начались косые взгляды, перешептывания, и в воздухе повисло если не напряжение, то скрытый вопрос. Впрочем, может быть, во мне опознали ограбленного утром человека и проявляли к «герою дня» естественное любопытство.
Немного разрядил обстановку половой, когда принес мой заказ. Мы с ним подробно обсудили переменчивую московскую погоду, и я как бы начал вписываться в интерьер. Однако косые взгляды не кончились. Довольно часто такое повышенное внимание, особенно в питейных заведениях кончается неспровоцированным выяснением отношений, естественно, с последующими мордобоем. Мне за прошедшие два дня адреналина хватило с избытком, потому, чтобы зря не нарываться на скандал, я перестал разглядывать публику и уткнулся в свою миску. Однако это не помогло. Тот самый казацкого типа гость, в котором я предположил атамана, встал со своей скамьи, прошел к нам через зал под пристальными взглядами остальных посетителей. Подойдя к нашему столу, он без спроса грузно опустился на скамью рядом со мной.
— Ты кто такой? — задал он сакраментальный русский вопрос.
По всем законам национального общения, я должен был ответить таким же вопросом:
— А ты кто такой?!
Однако я пошел другим путем и представился. Это сбило задиру с толка, и он, вместо того, чтобы, как полагается по всем кабацким правилам, сначала меня оскорбить, а потом предложить выйти выяснить отношения, он пожаловался:
— Скучно здесь, даже выпить не с кем. Вот ты со мной будешь пить?
— Буду, но позже, — предложил я необязательный компромисс. На разбойника, да еще и на атамана, скучающий пьянчуга никак не тянул.
— Ты не знаешь, кто здесь Казак, — спросил я его на правах уже доброго знакомого.
— Какой еще казак? — не понял он.
— Кого тут зовут Казаком, — уточнил я вопрос.
— А, вон кто тебе нужен. Да вон тот старичок и есть Казак, — сказал он, повернулся и показал пальцем на щуплого старичка, одиноко сидящего за столом на другом конце зала. Этот жест моего нового знакомого не остался незамеченным, и старичок тотчас повернулся в нашу строну, ласково, сколько можно было разглядеть издалека, улыбнулся. Мне такого типа люди никогда не нравились, у них обычно все какое-то слишком фальшивое и вкрадчивое. Однако выбора не было, нужно было как-то договариваться, потому я встал и направился к нему.
Вблизи Казак оказался еще противнее, чем издалека, как говорится, следы порока оставили на его лице слишком отчетливые следы. Я подошел и вежливо поклонился. Он ответил улыбкой, обнажив неровные корни сгнивших зубов.
— Позволь присесть? — ответив на улыбку, спросил я.
— Садись, место не купленное, — ответил он старческим, дребезжащим голосом. — Я что-то тебя не припомню, мы уже встречались?
Характеристика продажного приказчика, что атаман очень жесткий человек, с которым трудно договориться, оказалась вполне справедливой. Хотя глава охотнорядских воров рисовался мне крутым «пацаном», живущим по понятиям, а не безобидным с виду старичком, но в том, что передо мной сидит настоящая щука, можно было не сомневаться.
— Нет, не встречались, но слышать о тебе доводилось, — ответил я полуправдой, услышал я о нем только сегодня. — Нужно поговорить об одном деле.
— И какое же у тебя ко мне дело? — делано удивился он.
— Меня сегодня твои люди обидели, — прямо ответил я. — Нужно бы то, что они взяли, вернуть.
Казак вполне искренне удивился. Он отхлебнул из своей кружки какую-то мутную жидкость, явного не спиртового происхождения, и только после этого ответил:
— Ну, обидели и обидели, великое дело! А ты возьми и прости.
В его голосе и взгляде было столько естественного высокомерного равнодушия, что я понял, разговаривать с ним в таком тоне бесполезно.
— Ладно, коли так, прости что побеспокоил, — спокойно, без обычной в таком случае угрозы в голосе сказал я. — Желаю хорошо тебе отдохнуть.
Я встал и, не оглядываясь пошел к своему столу. Не знаю, как такое поведение воспринял атаман, я больше на него не смотрел, но минут через пять он подошел сам и, кряхтя, опустился рядом с нами.
— А я тебя, кажется, уже где-то видел, — добродушно подхихикивая, сказал он, — только не могу вспомнить, где.
— Это вряд ли, если бы мы раньше встречались, то я бы тебя на лицо запомнил, — сказал я, откладывая обглоданное баранье ребрышко. — А вот слышать обо мне, наверное, слышал.
Я замолчал, давая ему возможность покопаться в памяти.
— Не припомню, а почему я должен был о тебе слышать?
— А я Фильку с Верстой на тот свет отправил, — скромно сказал я. — Их-то ты не мог не знать.
О том, что вся воровская Москва как огня боялась этих маньяков, я был наслышан, потому и решил сыграть с этой карты. И, кажется, не прогадал. Старичок заиндевел на добрый десяток секунд, потом острым желтого цвета языком облизал тонкие губы. Его старческие, выгоревшие глаза блеснули молодо и зорко.
— Про Фильку знаю, — тихо ответил он, — его, кажись, в Кремле зарезали. А вот о Версте первый раз слышу. Знал только, что он куда-то пропал. Вот он, куда сердечный подевался… Хороший был человек, упокой Господи его душу грешную.
— Господь всех упокоит, кого раньше, кого позже, — пообещал я, занимаясь своим бараньим боком.
— И за что же ты их, сирот, порешил? Поведай, если, конечно, если не секрет?
— Какой тут секрет. Обидели они меня, а я им не простил, — обыграл я его недавнее предложение простить обиду.
— Да, — негромко произнес он, — все дела наши грешные. Так это тебя сегодня по голове ударили? Вижу, крепко тебе досталось.
— Ты об этом? — спросил я и потрогал свой разрисованный, подпухший фейс. — Нет, это я вчера в Разбойном приказе с приказными повздорил. У меня как раз их деньги твои людишки и украли.
Казаку ситуация окончательно разонравилась. Он откашлялся и спросил:
— И много там было?
— Кого? — не сразу понял я. — Приказных или денег?
— Денег, — уточнил он.
— Двадцать ефимок да сабля. Да ты не волнуйся, я деньги не здесь, так в другом месте добуду, да еще с хорошим барышом. Деньги-то не велики, обида большая!
— Да, все дела наши грешные, — повторил он присказку. — Ты не торопишься?
