Потом стало ясно, что сгорела и товарная станция Казанской железной дороги.
Коля с Блюмкиным выезжали туда на машине Александровича. Там уже был Дзержинский.
Дым над Москвой поднялся такой, что во всей ее восточной части наступили сумерки.
Пожарных машин было мало, Дзержинский заставил своих сотрудников тушить вагоны на запасных путях, но вскоре сам отменил это приказание — тушить в этом потопе огня было невозможно, и так уже погибли сотни человек не только на станции и на складах, но и в окружающих домах, многие из которых были разрушены взрывами и огнем.
Вместо этого Дзержинский погнал сотрудников ловить мародеров — несмотря на пожар и взрывы, сотни людей лезли в вагоны, тащили оттуда все, что придется, и пытались скрыться в дыму.
— Стреляйте, коротко приказал Дзержинский, — Не жалейте мародеров.
— Пойдешь со мной, — воскликнул Блюмкин. Он был возбужден, измазан сажей, волосы растрепались, даже борода загнулась и вроде бы съехала набок.
Они побежали по путям, но не в гущу огня, а между складами и переулками, где и скрывались люди.
Бешеный ветер залетал от путей, и понятно было, что огонь еще не нажрался, ему есть чем питаться.
Люди с ящиками тюками, даже с досками и какими-то железками выскакивали как черти из ада, и мчались к домам, торопясь спрятать добычу, чтобы вернуться вновь.
— Стой! — кричал Блюмкин.
Он принялся налить из револьвера по бабам, двум бабам, которые вдвоем волокли длинный ящик.
Бабам повезло: Блюмкин, несмотря на свою любовь к оружию и нежелание расстаться с револьвером даже ночью, когда он засовывал его под подушку, стрелять патологически не умел. Перед ним поставь паровоз в трех шагах, и он умудрится промазать. Потому же он был опасен для друзей — не попади он в слона, мог случайно угодить в дружественную мышку.
Стреляя по грабительницам, Блюмкин страшно и грозно вопил, перекрывая шум близкого пожара, а бабы сначала в азарте не сообразили, чего хочет черный бородач в кожаной куртке, но одна пуля угодила в ящик, и тогда они поняли — подобрали юбки и с визгом кинулись за угол.
Блюмкин все нажимал на курок, но револьвер замолчал, потому что кончились патроны. Он стал шарить левой рукой по карманам, где-то там у него россыпью лежали патроны.
При том он кричал, теперь уж Коле:
— Да стреляй ты! Уйдут! Скорее, Андреев!
В последние дни в отделе все привыкли к новой кличке Беккера. Забыли, что он — Берестов. Коля был рад этому, во-первых, потому что псевдоним был официальным как бы служебным, а не его, тайным изобретением. Он сразу перестал быть вором и самозванцем. И Фанни уже не сможет случайно в разговоре с Лидочкой или настоящим Андреем сказать, что знакома — о, совпадение! — с другим Берестовым, тоже родом из Симферополя. Коля сразу сказал ей, что отныне он Андреев, Николай Андреев, это имя ему дали на партийной службе. Как дисциплинированная революционерка Каплан тут же примирилась с решением партии и стала называть его Колей, Николаем.
Беккеру это было привычно и приятно. Словно с именем к нему вернулась и легальность.
— Стреляй, — кричал Блюмкин.
— Все равно сгорело бы, — ответил он наконец.
— Пошли! Это же достояние республики!
Два солдата остановились неподалеку, прислушивались к разговору.
— Пошли отсюда, — сказал Коля.
Но Блюмкин уже зарядил револьвер и крутил головой в поисках новых жертв.
Один из солдат ловко, незаметным движением, сбросил с плеча винтовку и как бы невзначай направил ее на Блюмкина.
Чутье у того на опасность было фантастическое.
Стрелять он не стал, а быстро и как-то деловито пошел в сторону.
Солдат выстрелил. Фонтанчик пыли поднялся у самой ноги Блюмкина.
И тот не выдержал.
Он пригнулся и, виляя, как опытный дезертир под обстрелом, кинулся к пожарным каретам.
Солдат перевел винтовку на Колю.
— Я ухожу, — сказал Коля. — Все понятно.
Второй солдат засмеялся.
Он был похож на Борзого. Казалось бы, забыл почти древнюю историю, а всплыло злое грубое лицо.
Коля уходил и всей спиной, лопатками чувствовал, как солдат делится ему в спину.
И если он выстрелит, то не промахнется.
Выстрела не последовало.
Блюмкин стоял рядом с Александровичем и прочим начальством и живо обсуждал с ними важные проблемы.
На Колю он не смотрел. Не замечал его.
Подъехал высокий грузовик, из него стали спрыгивать красные солдаты, с ними приехал сам Вацетис, латышский красный генерал. Александрович велел им рассыпаться цепью и гнать мародеров от складов.
— А вы, Андреев, чего стоите? — спросил Александрович.
Он был левым эсером, дружил с Дзержинским, а может быть, они изображали дружбу в интересах революции.
Коля пошел за латышами.
Латыши шли спокойно, переговаривались на своем языке, иногда кто-то из них стрелял. Но Коле было непонятно, хотели ли они убивать или только пугали.
Впереди стояла стена дыма до самого неба.
Внизу ее подчеркивала полоса огня.
Люди, пробегавшие у складов, были черными чертиками, суетливыми и будто вырезанными из бумаги марионетками.
Изредка слышались выстрелы латышей, но их заглушал рев пламени.
Коле не хотелось приближаться к черной стене, и он повернул направо за несколькими латышами, которые углубились в переулок.
Видно, слух о том, что приехали солдаты и стреляют в воров, разнесся по пожару, потому что местные жители и прочие люди стали убегать, завидев издали латышей.
Все же догнали целую семью — отец, женщина и трое детишек, все они волокли мешки с крупой. Отец — даже два, дети тащили мешки по земле. Латыши стали кричать, чтобы люди бросили поклажу, но, видно, отец решил, что по детям стрелять не будут.
Он был прав.
Солдат прицелился и выстрелил два раза в отца, но поранил мешки. Из них начали бить струи крупы. Солдатам было смешно. Другой солдат догнал детишек, прикрикнул на них, и те оставили мешки на мостовой. Солдаты аккуратно подобрали мешки и оттащили их на тротуар, к стене дома. Оказывается, Вацетис сказал им, что приедут машины и заберут отнятое у грабителей добро.
Пока латыши занимались делом, Коля пошел дальше.
И тут увидел давешних солдат. Они добыли где-то пулемет «максим» и катили его по улице. Ленты висели у них через плечо, и концы их тяжело покачивались в такт шагам.
Коля обернулся. Он был один.
Он хотел позвать латышей, но солдаты увидели его раньше, и тот, который был похож на Борзого, засмеялся и развернул пулемет в сторону Коли. Он играл в войну.
Ему было очень весело. Второй присоединился к нему и стал вставлять ленту.
