— Почему нет? Это реальный шанс.
— Шанс на что? Его детей нянчить?
— Ты не любишь детей?
— Люблю. Люблю… в том-то и дело. Господи, что вы все вдруг меня за него сватаете? Подруги, редакция, теперь ты… "Вы идеально подходите… Подумай, такой случай раз в жизни…" Я не хочу, чтобы за меня решали.
— Да это ты решила. Я только тут спутал карты.
— Понятно. А тебе я больше не нравлюсь.
— Ты нравишься массе мужчин. Одним больше, одним меньше. Не ломать же тебе судьбу из-за этого.
— Потрясающе. С таким мужским благородством я точно останусь одна.
— С твоей красотой — не останешься.
— И тем не менее…
— А если завтра будет задание? Далеко отсюда, и, может, я вообще сюда не смогу вернуться? Ведь ты же мечтаешь не о вечной дороге, а о семейном счастье с человеком, который тебя любит, о доме, где звенят детские голоса.
— Тогда уходи. Решил уйти — уходи.
— Прости.
— Не за что. Это я тебя увлекла и это я тебя отпускаю. И на память ничего не дари. Чтобы ничего сердце не царапало. Удачи!
— Тебе удачи. И счастья. Будь счастлива, как может быть только счастлива женщина.
Виктор взялся за ручку двери.
— Подожди! Помни, что я еще ничего не решила. А теперь иди.
На улице Виктор зашел в сквер напротив собора, который в его бытность был сквером Камозина, и сел на лавку в тени ракиты. Мотаться по жаре и духоте никуда не хотелось. В песке дорожки купались воробьи. Откуда-то из городского сада слышались звуки духового оркестра, и Виктор вспомнил, что сегодня воскресенье. Минут через десять он увидел, как из дверей редакции вышла Татьяна, решительным жестом остановила извозчика, и, раскрыв над головой светлый кружевной зонтик от солнца, покатила в сторону Губернской.
"Ну вот, все и решилось" — подумал Виктор. Как ни странно, эта мысль не огорчила его и не доставила облегчения; хотелось просто сидеть и наблюдать за верхушками деревьев, окрашенных багровым заходящим солнцем, слышать из городского сада старинные вальсы и ни о чем не думать.
— Господин Еремин?
Виктор обернулся. Рядом с ним на скамейке сидела дама лет тридцати двух-тридцати трех, довольно высокая для людей этого времени, худощавая, с большими вьющимися темно-каштановыми волосами; лицом она чем-то напоминала Ларису из довоенной "Бесприданницы". Одета она была в светло-сиреневое платье из сатина, майи и вольты; уложенные волосы прикрывала надетая наискось, как у довоенных кинозвезд, светлая шляпка. Дама раскрыла большой ридикюль и в руках у нее тут же мелькнуло голубое удостоверение жандармерии.
— Серпикова Елена Васильевна. Отдел московской жандармерии двенадцать-прим, тайный агент. Прикомандирована сюда по запросу господина Ступина, с которым вы знакомы. Он ввел меня в курс дела, так что объяснять, кто вы и откуда, не нужно.
Виктор на всякий случай внимательно изучил удостоверение и сравнил со своим.
— Если есть сомнения, можете попросить городового позвонить по столбу.
— Документ вроде в порядке… Очень приятно. Виктор Сергеевич. В московской жандармерии все такие красивые агенты?
Елена улыбнулась.
— Это государственная тайна. У вас какие планы на вечер?
— Пока никаких. А у вас?
— А я решила, если не возражаете, не терять времени до завтра. Отдел двенадцать-прим создан для помощи в расследовании явлений, необъяснимых с точки зрения науки. Вы в своем будущем слышали об Анненербе?
— Разумеется. У нас о нем только и говорят.
— По-моему, в Анненербе занимаются ерундой. Я материалистка. Пожалуй, даже атеистка. Не удивляйтесь, это положительное качество для нашей работы.
— Не удивляюсь. И что предстоит делать?
— Я буду изучать вас и то, как вы сюда попали.
— Если бы я сам это знал… Есть определенная точка и время перехода.
— Это вы уже сообщали. У вас возникали какие-то ощущения при этом, как вы называете переходе? Что-нибудь в вас изменялось?
— Ничего. Даже не замечал. Вначале думал, что это мне кажется…
— Ничего не замечали? Ну а внезапные изменения температуры, ветра, шума вокруг, времени суток, года?
— Знаете, Елена…
— Зовите меня просто Лена. Не хочется быть слишком официальной.
— Да, так вот, Лена, то ли я не обращал внимания, то ли совпадало так, но того, что бы выходило за пределы обычной случайности, подметить не удалось. То ли был ветерок то ли не был. А насчет времени — так ведь в одно и то же время переносило и день.
— В одно и то же? Интересно. И чем вы это объясняете?
— Ничем. Я же говорю, я не могу это объяснить. И во второй реальности ученые что-то знали, но мне ничего не сообщили. Они предсказывали точки перехода.
"Надо рассказывать. Черт их знает, может, эти тоже найдут, как меня вернуть".
— Вы вернулись тоже благодаря их помощи?
— Да. Дважды.
— В то время и день, когда уходили из их реальности?
— Нет. К исходной точке.
— То-есть, они получаются вроде как попарно? Вход и выход? Через определенный срок?
— Ну… вроде как бы так и выходит.
— То-есть вроде выходит, как будто их кто-то сознательно создает для выполнения какого-то действия?
"А вот об этом я не подумал. Интересный ход мыслей."
— Не знаю. Не представляю себе, как во второй реальности могут этим управлять. Тем более, они не знали точно, что я приду.
— А неточно? Вас ждала жандармерия примерно к прибытию, искала? Или что-то в этом роде?
— Что-то в этом роде. Мое появление подсказал какой-то Цванцигер из Германии… Ну, потом он оказался у советских спецслужб, как — я уж не уточнял. Предсказатель.
Лена наморщила лоб.
— Цванцигер, Цванцигер… Нет, никогда не слышала. Может, он позже появится?
— Наверное. Или здесь он навел "Хуммеля". Так что не похоже, чтобы во второй реальности могли этим управлять. Или управляют очень неточно… но тогда непонятен точный возврат в момент перехода.
— Может, это все и природное явление. Пока еще ничего не известно. А про переход сюда они вам говорили?
— Во всяком случае напрямую — нет.
— Думаю, не могли ли они вас и сюда забросить. В вашей же реальности этот феномен неизвестен?
— Во всяком случае, научно не признан.
— Либо засекречен всеми странами. У вас нет соображений, с какой целью в этом случае вас могли послать сюда?
— Есть. В порядке гуманитарной помощи.
Лена чуть не рассмеялась, но тут же сдержала себя, стараясь показаться серьезной. Как школьница, которая отвечает урок у доски, и видят, что с задних рядов ей строят рожи.
— А как вы полагаете, точки перехода они находили с помощью точной науки или… или им помогали прорицатели, ясновидящие?
— Не знаю. Кстати, а вы не записываете? В блокнот там…
— Нет. У меня великолепная память, а блокнот можно потерять или выкрасть. Ладно. Надо прожевать то, что вы поведали. Сегодня карнавальная ночь в городском саду, я афишу видела. Не хотите сходить?
— Я хочу пригласить вас, но не знаю, согласны ли вы.
— А я согласна! — неожиданно весело воскликнула Лена. — Давайте пойдем и отвлечемся. А мозг тем временем будет работать.
Действительно, ко входу в сад — деревянной арке, увитой плющом, что был высажен в небольших клумбах у входа — собирался народ, и многие несли с собой свернутые карнавальные костюмы. Туда же мимо Виктора и Лены мороженщица прокатила большой ящик на велосипедных колесах.
— Лена, хотите мороженого?
— Не откажусь.
— Гражданка! Сударыня! За вами в какую сторону?
— А можно и здесь, — добродушно сказала мороженщица, ставя тележку на упор. — Вам какого? Клубничное, шоколадное, крем-брюле, кофейное…
— Я буду крем-брюле, — произнесла Лена с легкой тенью задумчивости на лице, — я, как ребенок, люблю сладкое.
— А я кофейное.
Мороженщица, полная женщина в белом торговом переднике, достала вафельные конусы, наполнила их цветными парящими шариками, и воткнула белые деревянные палочки.
— Вам и вашей даме.
Лена попыталась воткнуть палочку в шарик, но сняла лишь нетолстую стружку.
— Еще твердое…Сейчас отлично придумали носить мороженое с сухим льдом. Сухой лед — это не вода, это газ… Ах да, наверное вы к этому давно привыкли. В Москве сейчас уже везде есть эскимо, в шоколадной глазури и станиоли… вы, наверное, его уже с детства пробовали. А здесь пока еще не делают.
Карнавал, в общем-то был коммерческим мероприятием. Гуляющим по копеечным ценам наперебой предлагали напрокат костюмы из гримерки какого-то местного театра, забавные бумажные шляпы и маски, накладные носы, усы и бороды, мишуру, конфетти, серпантин, воздушные шарики и бенгальские огни. Духовой оркестр на эстраде сменился джазом, который весело пиликал в ритме фокстрота знакомую с детства песенку про капитана. Перед эстрадой вместо скамеек поставили столики, как в варьете, оставив ближе к оркестру место для танцев. На полянке ставили незамысловатые фейерверки.
