— Иди… твоему господину плохо, — сам зашаркал вперед, к носилкам.
14. Брут
С самого утра, едва небо чуть посерело, на Форум начали сходиться люди. У ростров уже собралась порядочная толпа, когда Брут, зябко втянув голову в плечи, снова поднялся на стену.
— Вот они, настоящие римляне, — гордо сказал рядом Кассий. — А ты еще сомневался, Марк! Нет, республика не погибнет, пока у нее есть такие сыны, — он положил руку на плечо Бруту.
«Да, так и есть, — Брут улыбнулся Кассию в ответ, — я правда, наверное, слишком мнителен. Конечно же, все идет хорошо. Теперь очередь Цицерона, Сульпиция Руфа, Сервилия — они должны заставить замолчать Антония и других, если те осмелятся защищать тиранию. А если что, мы поможем им отсюда, угрозой или оружием».
Скоро проснулись все. Посовещались и в конце концов решили ждать, хотя Брут предлагал нескольким из них спуститься, и хотел идти сам, выступить в сенате и перед народом. Но уже к Курии подошла странная, ровными рядами, толпа — может, сказал Требоний, это Антоний, проявивший ночью такую прыть, привел своих гладиаторов? — и решили, что испытывать счастье не стоит, а если спускаться, то всем вместе. Вниз послали пока четверых гладиаторов.
«А может, надо было все-таки Антония тоже убить? — запоздало подумал Брут. — Только кто же мог знать, что он такое выкинет? Ведь еще вчера казалось — все, победа… Но, может, это и не Антоний все-таки? Еще люди… и тоже к Курии. Соединились. Что это там за женские носилки? Может, Кальпурния? А зачем она здесь? Странно…» Непонятная суета внизу продолжалась, женскую лектику внесли в Курию, подъехал всадник и, спешившись, вбежал туда же. Солнце наконец поднялось над горизонтом и стало немного теплее. Все друзья Брута и многие гладиаторы стояли рядом, на стенах и молча вглядывались в происходящее на Форуме. Справа Кассий несколько раз моргнул и провел рукой по глазам. Взгляда Брута он не заметил.
Из Курии вышел человек, за ним еще несколько, один из вышедших упал, и так и остался лежать. Потом выбежал еще кто-то… вынесли загадочную лектику… собравшаяся неподалеку от входа толпа зашевелилась. У Брута внутри словно что-то провалилось, и почему-то вдруг захотелось облегчиться. Кассий повернулся, растянув рот в принужденной улыбке, только взгляд растерянный… хотя кто их поймет, близоруких, какой у них взгляд. Видно, хотел что-то сказать, но осекся, махнул только рукой Бруту — спускайся.
Тут же они собрали гладиаторов у ворот. «Стены высокие, ворота крепкие — отобьемся», — сказал Децим. На всякий случай все же решили еще и завалить ворота статуями из храма. Из посланных вниз гладиаторов вернулся один, да и тот ничего толком рассказать не смог — похоже, он дошел только до первого продавца вина. Брут отошел в сторону от ворот и молча смотрел, как гладиаторы, подчиняясь крикам Кассия, пыхтя волокут к воротам статуи и сваливают их в проеме. Воняя потом, рабы проходили обратно рядом с Брутом. Он невольно попятился.
— Идут! — закричал со стены дозорный.
— На стены! — заорал Кассий. — На крыши! Собирайте черепицу и ждите их!
Брут спохватился, что не взял еще меча, и побежал в портик. Торопливо стянул через голову тогу. За стеной нарастал крик. Кричали и свои, со стен и с крыш. Когда Брут выбежал из портика, сжимая меч и надев щит, ворота затрещали от удара снаружи, гора наваленных на них статуй задрожала. Брут вскарабкался на стену. Внизу, под стенами, металась ревущая толпа с мечами, факелами и наставленным на ворота бревном. Сверху в нее летели камни и черепица. Люди внизу пригибались, орали, падали, некоторые убегали. «Где-то там, среди них, Антоний». Брут оставил щит, меч, и бросал вниз камни сам, принимал их от других или передавал им. Ворота трещали, но держались.
— Бей их! Навались! Еще немного — и они побегут! — надрывался Кассий, и Брут и остальные вторили ему, как могли. Внизу оставалось все меньше людей, бежали уже многие. Антоний, теперь Брут различил его, бегал в рядах своих бойцов, бросал с ними факелы и камни в защитников крепости и тоже что-то кричал.
Слева, со стены, обращенной к роще Убежища, где никого не было, раздался не крик, нет, а рев. Брут обернулся. Недалеко от него на гребне стены появился полуголый варвар с длинным мечом, за ним на стену откуда-то снаружи прыгнул еще один, потом еще. «С крыш! Они идут по крышам!» Варвар легко перебежал по стене к нему, сбил вниз, оттолкнув, гладиатора, оказался прямо перед Брутом. Брут нагнулся за мечом, зачем-то задирая голову и закрываясь левой рукой, руку пронзила боль: «Не успел!» — и он полетел к земле головой вниз.
15. Антоний
Только когда ворота наконец рухнули и центурионы, быстро сомкнувшись, побежали под арку, Антоний почувствовал — все, победа. Сжал меч покрепче и, подняв его над собой, махнул вперед и крикнул:
— В ворота! Бей гладиаторов! За Цезаря!
Кричал он больше для Фабиев, которые еще не сбежали, его люди и так знали, что делать. Когда он сам попал за стены, почти все уже было кончено. Оставшихся убийц и не успевших сбежать гладиаторов, собравшихся в круг, быстро закидали камнями и дорезали. Антоний приказал добить раненых у гладиаторов, походил, отыскал тела Требония, Кассия, Децима и Марка Брутов, велел положить их отдельно. Постоял, усмехнулся криво («Ну что, не спасли вас гуси?»). Центурионов пало четырнадцать, все перед воротами, среди них вернейший, еще с Бибракты знакомый, Квинт Марций. Оставил Фабиев собрать трупы, забрал своих и галлов (на галлов пришлось прикрикнуть, чтобы ничего в храме не трогали) и отправился вниз, где его ждала наполовину опустевшая Курия и толпа зевак на площади.
Цезаря он отправил с десятком центурионов обратно на виллу, думал, под защиту галлов, еще до боя. Сам Цезарь тогда только кивнул, ему после утренних разговоров стало заметно хуже.
Пока все решили и успокоили народ на площади, прошел чуть ли не час. Напоследок Антоний велел остаться Гирцию, Пансе, Фабию-младшему, Оппию и Маттию, Фабия-старшего отправил к его орлам и закрыл заседание. Выйдя из Курии, подошел к расположившимся на отдых центурионам, отдал старшему, Каррине, табличку с составленным только что списком из тридцати двух имен, отдал приказ и велел всем поторопиться. Вернуться и доложить сюда. По возможности принести доказательства.
Сам со свитой устроился недалеко, на ступеньках. Рабы принесли всем раскладные стульчики. Первые центурионы вернулись, не прошло и часа. Дело сделано. Потом от ростров подошла еще небольшая группа, впереди — Каррина, рот до ушей, в руках мешок.
— Сделано, консул! — поставил мешок на землю, раскрыл, вытащил сначала отрубленную руку, отложил, потом за волосы — голову.
— Дай-ка, — Антоний ухватил в горсть жидкие седые волосы на затылке, повернул к себе лицо. Все в крови, глаза закрыты, рот перекошен. «Он, кто же еще. Это тебе за Цезаря, Марк Туллий. И за убитого Квинта Марция. И за меня».
— Молодец, Гай! Ишь, оскалился! Небось, испугался, старая крыса, милосердия просил? — Антоний встряхнул голову. Центурионы радостно загоготали.
— Еще как, консул! Да мы его еще найти не могли. Рабы говорят, пришел — а нет нигде в доме. Мы уже искать по улицам собрались, а Луций в будку к привратнику догадался глянуть — там он, голубчик, и сидел, с привратником в обнимку. А тот, прямо как собака, на нас бросился.
— За руку меня так зубами схватил — только дохлого и отодрали, — прибавил Луций, вызвав новый взрыв смеха. Посмеявшись вместе со всеми, Антоний вернул голову Каррине.
— Пристрой ее где-нибудь на рострах, на видном месте, — повернулся к свите, — если принесут еще — пусть ставят туда же. Я к Цезарю, в Сады. Авл, оставайся за старшего. Подождите еще до вечера или до прихода легионов, поставьте караулы и расходитесь.
Носильщики уже поставили лектику на землю, Антоний подошел было усаживаться, но вдруг нагнулся к земле. Поднял что-то, блеснувшее на солнце. Думал, монетка, на счастье. Оказалось — свинцовый грузик с хвостиком оборвавшейся нитки. Он разочарованно бросил гирьку в грязь и уселся в носилки.
— Шевелись, лентяи! — недовольно крикнул носильщикам.
Клеопатра сама вышла к нему на улицу. Глазищи огромные, вся накрашена, идет, как танцует. Антоний сглотнул.
— Все хорошо, царица, мы победили. Что? — Клеопатра тоже сказала что-то, так что Антоний не расслышал.
— Цезарь умер, — повторила она. И вдруг расплакалась, опустив руки. Краска с ресниц потекла вниз, по лицу.
«Ну вот, — подумал почему-то Антоний, — такая красота — и…» Что дальше, он не знал. Ничего, наверное. Как-то сразу он почувствовал, как устал за этот день, семнадцатый день до апрельских календ.
Гладиатор: помимо основного значения у этого слова есть еще и второе, ругательное — человек, готовый на любое преступление ради себя, приблизительный рус. эквивалент — висельник или головорез.
