Между тем солнечные лучи пробились сквозь ветки в овраг и заиграли на корпусе «сферы». Меншиков взглянул на блики и произнес:
– Ну, пошли твоего прадеда.
Они выбрались из оврага. Медленно не спеша шли по берегу, пока не вышли уже знакомую булыжную мостовую, которая с высокого берега спускалась к пристани. Сашков тут же отметил, что это были те же самые, которые он видел в начале двадцать первого века. Да и мостовая тоже хорошо сохранилась. Что ее отличало от той из будущего, так это современная тропинка, со стороны собора. Сейчас кирпичная дорожка просто отсутствовала. Меншиков посмотрел на остановившегося приятеля и сказал6
– Ну, что встал? Пошли.
То, что по такой мостовой современному человеку идти непривычно, оба убедились после нескольких метров. Если бы их сейчас кто-то заметил, то, наверное, заподозрил бы неладное. Кое-как после нескольких метров освоились, благо Сашков в свое время бывал на Красной площади. Правда, там булыжники были подобраны один к одному.
– Мы с тобой только сотрудников ОГПУ, – проговорил шепотом Меншиков, – должны опасаться, ведь они нас за беляков принять могут, не смотря на то, что мандаты почти, как настоящие. Не думаю, что они поверят в нашу сказку.
Мостовая вывела их на площадь. Сейчас она отличалась от той, какую они видели в будущей. Кроме булыжников и деревянных мостовых по периметру, бросалось в глаза отсутствие креста «Воинам интернационалистам» и «Жертвам революции». К тому же собор походил на обычный дом. Купола были уже снесены.
Теперь уже Меншиков втянул носом воздух.
– Я вижу и ты, Федя, заметил, что воздух тут совершенно иной, – проговорил Сашков.
– Что верно, то верно. Запахи и есть, но они совершенно иные, частично для человека, рожденного в современных городах, незнакомые.
Когда же они выбрались на Советский проспект, то Федор был просто шокирован. Где-то он слышал, что якобы одна из старейших улиц, и бывшая когда-то центральной, сохранилась в неприкосновенном виде. Этакая одно – двухэтажная Россия. Это была совершенно иная улица. Во-первых, исчезли все высокие дома, во-вторых, дома были частично совершенно другие, в-третьих, исчезли пустыри, появившиеся в будущем.
Вот что она собой представляла.
Вдоль булыжной улицы теснились двухэтажные особнячки. Частично каменные, частично деревянные. Между дорогой и зданиями, на одинаковом расстоянии стояли деревянные столбы с натянутыми проводами. В канавах, разделявших мостовую и улицу, текли весенние ручейки, и перейти дорогу в другом месте просто не было возможности.
Возле двух этажного каменного дома, над входом в который висел балкон с ажурными перилами, почти у самого перекрестка, стоял автомобиль. Это был старенький Руссо-Балт. Возле него крутилось несколько человек в кожаных куртках, с пристегнутыми к поясу наганами. Внезапно, для приятелей, дверь открылась, и из здания вышел мужчина, с аккуратненько ухоженной маленькой испанской бородкой, в сером пальто. На голове был котелок, а в руках он держал портфель.
– Нарком просвещения Луначарский, – прошептал Сашков, – я его таким видел в учебнике истории СССР.
Народный комиссар просвещения сел в автомобиль и тот умчался. Меншиков предположил, что, скорее всего, тот отправился на железнодорожный вокзал. Вполне возможно там его ждал отдельный вагон. Вышедшие вместе с ним местные чиновники, проводив, удаляющуюся машину взглядом, вернулись в здание. Федор был уверен, что это событие останется у них в памяти. Приятели задерживаться не стали и проследовали до следующего перекрестка. У часовенки Филиппа Ирапского они повернули на права, зашагав по улице, только что получившей название – Коммунистов. И вскоре они заметили тот дом, где проживал Хитров. Двухэтажное здание ютилось на перекрестке двух улиц. По огромным окнам, так не свойственным для домов обычных обывателей, можно было предположить, что здесь мог жить только дворянин. Даже сейчас, когда шел девятый год новой России, его бывший хозяин по-прежнему занимал все здание, о чем свидетельствовали роскошные шторы, что можно было разглядеть через мутноватые стекла.
Сашков замер в нерешительности перед воротами. Меншиков толкнул его слегка в плечо и прошептал на ухо:
– Что сдрейфил?
– Есть немного.
– Тогда может, вернемся, а то потом поздно будет.
– Раз уж пришли, я назад не поверну.
– Тогда стучи.
– Не могу.
– Тогда я это сделаю.
Федька несколько раз кулаком ударил в обитые железом ворота. Во дворе залаяла собака.
– Хозяин открывай, – прокричал он.
– Иду, иду, – раздался со стороны дома женский голос.
Ждать пришлось недолго. Маленькая калитка в воротах со скрипом распахнулась. Молодая девушка, в красном сарафане и маленьких поношенных сапожках, явно доставшихся от хозяйки, удивленно уставилась на пришельцев. Оба приятеля так же застыли в недоумении. Вообще-то они не ожидали, что она будет так выглядеть. Хотя в ее виде было то знакомое, что можно разглядеть в старых кинохрониках. Этакий колорит старой и доброй России конца девятнадцатого и начала двадцатого века.
– Вам кого надо? – грозно проговорила она, сжимая в руках скалку. Не иначе приятели ее отвлекли от возни на кухне. И теперь с таким вот оружием она была готова отбить любую атаку не прошеных гостей.
– Ты уж поосторожнее, – пробормотал Федор. – Нам бы Хитрова Тихона Афанасьевича увидеть.
– Его нет дома, – проворчала она, но скалку не убрала, – а кто им интересуется?
Сашков даже опешил. Он не знал, что и сказать. Это там, в Австралии все было просто, а здесь? Но Меншиков в отличие от него не растерялся. Он вытянулся, взял руку девушки. И поцеловал.
– Позвольте представиться Меньшов Федор Степанович. – Проговорил Федька, – а это, – он кивнул в сторону Сашкова, – родственник вашего предводителя дворянства – Мефодий Григорьевич Хитров. Оба только что прибыли из Петрограда.
Девушка сделала шаг назад. Осмотрела Сашкова с ног до головы и произнесла:
– То-то я погляжу, он на Тихона Афанасьевича похож. Да вот только Тихон Афанасьевич ничего о своей родне в Петрограде не говорил. – Она вновь взглянула на Александра, – А ты чай ему наверно дальним родственником приходишься?
– Дальним, – согласился с ней Шурик, – а ты девонька, кем Тихону Афанасьевичу приходишься?
– А я подруга его жены, Серафимой меня кличут. Помогаю супруге Тихона Афанасьевича по хозяйству. Ба, да что ж вы на улице стоите, – вдруг загалдела она, – в доме подождите Тихона, ведь он скоро придти должен. Он ведь в управу ушел.
Девушка вдруг спрятала скалку за спину и покраснела.
– Просто детишки частенько балуются.
– Что-то я на мальчишку не смышленого не похож, – проговорил Федор и улыбнулся, – да и он тоже.
Вошли во двор. Здесь под тенью высоких дубов находились сарай и конюшня. Из небольшой будки, высунув нос, смотрел на них огромный черный пес. Весь его азарт, куда-то улетучился. Вот только переступить порог, приятели не решались, отчего девушка, грозя навернуть обеим скалкой, что, дескать, не место на улице мерзнуть, заставила их войти в дом, а сама убежала в сторону сарая, откуда тут же донеся визг поросеночка.
– Типичный провинциальный городок Российской глубинки, – вздохнул Федор, и открыл дверь в дом.
В сенях их встречала хозяйка дома.
– Доброе утро хозяйка, – сказал Федор, – позволь представиться – Меньшов Федор Степанович, а это Хитров Мефодий Григорьевич.
Девушка улыбнулась.
– А чай, не сын ли ты – Григория Тимофеевича? – проговорила он, разглядывая Александра.
Последние слова поразили Меншикова. Ведь он имя отчество Сашкову наобум придумал. И надо так случиться – угадал. Федька даже занервничал. Сейчас спросят что-нибудь такое и легенда, придуманная им, посыплется, как карточный домик. Он взглянул на приятеля. Александр стоял, разглядывая прабабку, как парализованный. Казалось, он готов был ответить, но просто не мог.
– Ну, так и есть. Ты же на Тихона похож, да и черты Григория у тебя присутствуют. Да, что это я, – вдруг запричитала она, – вы ведь с дороги, может, чаю хотите. Ой, меня же Анастасия зовут, совсем забыла вам представиться.
– Да не откажемся хозяюшка, не откажемся, – пробормотал Федор, а та уже засуетилась, – да, что мы все в сенях да в сенях, пойдемте в горницу.
Втроем они поднялись по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж. Впереди Настя, позади Меншиков и Сашков. Вошли в гостиную. В комнате чувствовалось убранство начала прошлого века, и даже сейчас через девять лет после Октябрьской революции, здесь по-прежнему в воздухе летал дух дореволюционной эпохи.
Сквозь огромные окна в горницу проникал солнечный свет. Лучи так и играли по самотканым половикам, коими был устлан пол. Посреди комнаты стоял покрашенный черной краской круглый стол, с накрытой белой скатертью. Вокруг него шесть стульев. У стены диванчик. Рядом с ним этажерка и шкаф. В углу, прислоненной к стене, стояла гитара. На потолке висела керосиновая лампа. Хитров так и не решился провести в дом электричество, но уже подумывал, так как во дворе Меншиков заметил вкопанный столб.
