– Присаживайтесь гости дорогие, – проговорила хозяйка.
Пока рассаживались, из кухни выплыла Сима, неся самовар. Федор хотел было ей помочь, но девушка сказала: – не надо. Ловко поставила его на стол. Видимо, отметил Сашков, что та, сбегав в сарай, успела слетать и на кухню. Удивительно, как она смогла принести его на второй этаж? Анастасия подошла к шкафу и достала оттуда: жестяную коробочку с конфетами, вазочку с пряниками. Поставила на стол.
– Мама, мама – неожиданно послышался сверху детский тонюсенький голосок. По лестнице раздался топот детских ног, и в гостиную ворвалась, как маленький ураган, ребенок. На девчушке было белое платье, усеянное, крупным синим горошком. Волосы заплетены в косу. Увидев незнакомых военных, она прижалась к мамкиной ноге.
– Нюра, не бойся, – прошептала Анастасия, – это наш дальний родственник Мефодий Григорьевич, а это его друг Федор Степанович.
Меншиков улыбнулся и вдруг вспомнил, что в кармане у него лежал петушок на палочке. Он его купил, когда остановились на перекрестке. Пока Сашков разглядывал Луначарского, он купил леденец. Знал, что понадобится. Запустил руку в карман, отыскал и протянул девчушке. Та схватила и убежала.
– Это моя младшенькая, – улыбнулась хозяйка, и прибавила, – пока, младшенькая.
– И сколько у Вас, их? – Спросил Меншиков, кивая в сторону убегавшего ребенка.
– Пока двое.
Анастасия села за стол.
– Сейчас жить стало тяжело. – Проговорила она. – Одни потрясения. После того, как большевики взяли власть в свои руки ни одного спокойного дня. Тихон то чего, он хоть и простои дворянин, но имеющий знатные корни, принял новую власть. Сейчас в гимназии работает, детишек местных учит, а до этого все на нас косо смотрели. А мы что виноваты, что корни наши с Екатерининских времен, а может, и еще каких тянутся. Мы ведь в Новгородской губернии, поди, почти с восемнадцатого века проживаем. С тех времен, когда прадеда из Петербурга изгнала, как зачинщика переворота. Сначала в поместье обитали, а потом уж отец Тихона, покойный Афанасий Георгиевич сюда перебрался. Да вон он портрет прадеда на стене висит, – проговорила она и показала на ряд портретов висевших на стене между окон.
Меншиков тут же смекнул, что именно в тех событиях вполне возможно и стоило искать разгадку проклятия Сашкова. Поэтому вначале решил дослушать хозяйку, а уж потом расспросить.
– Но жизнь, то течет, вот и подумываем с Тишей еще одного завести.
– Это благородное дело, – согласился Федор, встал из-за стола и подошел к портретам. – А это кто? – Спросил он, указывая на изображения человека в мундире времен Екатерины Великой, с заплетенными в косичку белыми волосами, которые, по всей видимости, были не чем иным, как париком.
– Это? – проговорила Настасья, – И есть тот самый предок, что участвовал в заговоре против императрицы Екатерины. Хитров Федор Алексеевич, секунд – ротмистр лейб-гвардии Конного полка, участник переворота тысяча семьсот шестьдесят второго года.
– А это? – поинтересовался Федор, указывая на человека одетого в мундир времен Наполеоновских войн.
– Правнук его Хитров Никита Алексеевич, участник войны Отечественной войны двенадцатого года. Один из трех правнуков Федора Алексеевича, – вздохнув, проговорила она, – от других сыновей у него детей не было. Прадед Тихона. Следующий это дед Тихона – Григорий Никитич, а вон тот, – она показала рукой на самый дальний портрет-фотографию, – это отец Тихона – Афанасий Григорьевич.
– Понятно, – молвил Федор, – у меня такое ощущение сложилось сейчас, что семья Мефодия Григорьевича единственная ваша родня.
– О да, Федор Степанович, – вновь вздохнула Анастасия, – по мужской линии с фамилией Хитровых, что-то странное творится. Почти все мужчины не оставили потомства. Мефодий Григорьевич, если мне память не изменяет, должен свой род вести от старшего брата Федора Алексеевича – Никиты Алексеевича. Зато вот другая линия, что тянется еще от деда Федора Алексеевича в полном порядке. Хотя, – тут она замолчала, взглянула сначала на Сашкова, потом на Меншикова, – они все после переворота в иммиграцию подались. Немного Хитровых в Совдепии осталось.
Федор кивнул и сел за стол.
Внизу скрипнула дверь, а потом скрип перешел на лестницу, и вот на пороге гостиной возник мужчина лет тридцати в темном пальто с лисьим мехом. В руках он держал котелок и трость. Его густая бородка, свойственная в начале двадцатого века сильно выступала вперед. Даже несмотря, что пришедший был небрит, в его лице угадывались все те же родовые черты, что были у Сашкова. Большие карие глаза, орлиный нос.
– Мать, – проговорил он, – Серафима сказала, что у нас гости?
– Да Тиша, – ответила Анастасия, – это твой родственник из Питера. Мефодий Григорьевич.
Тихон Афанасьевич подошел к столу.
– Верно мать, – проговорил он, улыбаясь, – он так похож на Григория. Да и на меня вроде смахивает. Хотя я сам свою родню никогда и не видел. Какими судьбами Мефодий Григорьевич?
– Да вот с приятелем возвращаемся с Дальнего востока, – проговорил Сашков, – ну, и решил заглянуть проведать родню.
Хитров уселся на стул, пододвинул стакан в подстаканнике к себе и начал медленно размешивать сахар.
– Трудные нынче времена, – проговорил он, – Мефодий, Мефодий. Нынче своим родством похваляться нельзя. Ну, ты не робей. Чай родня. Когда в Петроград?
Сашков заерзал на стуле. Вроде и рано уезжать не стоило, но и оставаться было опасно.
– Сегодня, мы хотели сесть на поезд, – проговорил за него Федор, видя, как его друг пришел в замешательство. – Сами понимаете служба.
– Понимаю. А я погляжу, ты явно наших кровей, ты, как и Никита Алексеевич служишь в кавалерии.
Тихон заулыбался.
За беседой время пролетело незаметно. Наконец Меншиков встал из-за стола и проговорил:
– Нам с Мефодием, увы, но пора.
Хитров изъявил желание их проводить, но Федор кое-как смог его отговорить, сославшись на то, что времена сейчас беспокойные. Чувствовалось, что Тихон заподозрил, что что-то не то, правда, ничего не сказал. Он проводил их до калитки, где и простились.
Вечером город был совершенно иным. А в частности изменился и проспект. Освещенный фонарями, в темной весенней тьме он казался каким-то загадочным. Приятели уже миновали маленькую часовенку, прошли мимо гостиницы «Коммунальной», когда позади них раздался голос:
– Граждане, попрошу вас, предъявите документы. Милиция.
Они развернулись. Перед ними стояли двое мужчин. Один был в форме милиционера, второй в кожаной куртке и пошарпаном картузе, с красной звездой. У обоих на поясе расстегнутая кобура, а в руках они сжимали наганы.
Меншиков улыбнулся. Запустил руку за пазуху. Вытащил оттуда мандат, сделанный по одному из образцов, что им были обнаружены в интернете, и протянул старшему. Тоже самое сделал и Сашков. Казалось, все должно было обойтись, но произошло неожиданное. Офицер свернул мандаты и запихнул в карман
– Прошу прошения, – проговорил он, – но я должен вас задержать.
– Что-то не так? – спросил Федор.
– Прошу следовать за нами, – проговорил второй, сделав вид, что не расслышал вопроса.
Меншиков оторопел, оказаться задержанным в революционные годы никак не входило их в планы. Он сделал знак и Сашков его понял. Они не хотели никого убивать, просто им надо было вывести чекистов из равновесия, а для этого хватило простого приема каратэ. Попытка удалась, и пока те пытались подняться, Сашков с Меншиковым уже бежали к машине времени.
– Стоять, – раздалось за их спинами, – стоять, мрази! Стрелять будем.
Приятели уже не слышали. Они пронеслись по площади, сбежали вниз к речке, и уж там перевели дыхание. Нужно было спешить, через пару минут должны были появиться милиционеры. Меншиков открыл дверь машины времени и залез в ее чрево, за ним последовал и Сашков. Федор ввел время того года, из которого они прибыли и нажал кнопку
Осень 201.. года. Череповец.
– Черт, – выругался Федор, – еле ноги унесли. Но ничего теперь мы в своей эпохе, – он открыл люк «машины времени» и добавил, – не удивляйся, я нас перекинул на восемь часов вперед. Не хочется коротать ночь в автомобиле, а так у нас по крайней есть возможность снять номер в гостинице и нормально выспаться.
Они выбрались из сферы. Сашков, пока Федор возился с Газелью, проверяя, не скрутили ли местные отморозки колеса, решил осмотреться на местности. Вдруг кто чужой гуляет с собачкой, а лишние свидетели приятелям были не нужны. Вернулся к машине и помог Меншикову затащить аппарат внутрь.
– Ну, и тяжелый, – проворчал Сашков. – Какой раз эти занимаюсь, а привыкнуть не могу.
– Тут привычка не поможет, – пробурчал Федор, доставая из-за заднего сидения, обтянутый коричневой кожей старенький слегка потрепанный саквояж. Открыл его и высыпал внутрь все, что еще несколько минут назад лежало в карманах его шинели. – опоньки, – воскликнул он, – а мандаты мы с тобой Санек в прошлом оставили. Походу у нас с тобой иного выхода просто и не было. Ну, не убивать же нам было чекистов. Их появление, прямо скажу, лично для меня было неожиданностью. Что-то мы с тобой расслабились. А я дурак, после встречи с твоим дедом, как-то и позабыл, что отправились мы в смутное для России время. Да в те времена почти всех подозревали. Не удивительно, наверное, следили за домом Хитрова. А тут и мы тепленькие. Небось, подозрительными показались, да вот только что после драки кулаками махать. Будем надеяться, что наши с тобой мандаты не повлияли на историю, и сейчас просто пылятся в какой-нибудь папке в архиве на Гоголя.
