домой, а то предки заподозрят нас в заговоре, — предложил я.
Наташка помотала головой, сунула в рот жеваную уже жвачку.
— Чуть позже. Когда дым выветрится.
— Отчаянная ты девчонка. Зная, что тебе светит, если батя спалит, так рисковать!
— Ну а что, теперь не жить? — проворчала она.
А мне подумалось о том, какой бы выросла Наташа, если бы получала не только затрещины, но и хоть немного родительской ласки? Стала бы протестовать, сбегать из дома, шарахаться ночами? Найдя во мне единомышленника, сестрица принялась взахлеб рассказывать про Влада — какой он умный, взрослый и сильный, как ее любит. И что ругается, когда она курит.
Зная, как он обойдется с моей сестренкой, я заочно Влада ненавидел и думал, что неприятие курения — его единственная положительная черта.
— И все-таки это не ты, — сделала вывод Наташка, задумалась. — Я читала книжку, как чужая душа вселилась в другого человека. Может, и в тебя кто-то другой вселился? Как зовут твою класснуху?
Ну да, ну да, в это время было модно верить во все сверхъестественное, косяком пошли Джуны, Чумаки, Анастасии и прочие Кашпировские. Расскажи я, что во мне дух Иосифа Виссарионовича — поверят ведь!
— Елена Анатольевна, — ответил я, перечислил, когда у кого день рождения, и напомнил:— Чего я тебе никогда не прощу, так того, что три года назад ты Прошеньку задавила и обставила так, словно он в траве запутался.
— Я сама тогда весь день проревела, — призналась она. — Думала, если ты узнаешь, то меня отлупишь. А цыплят тех все равно крыса ночью порезала.
Мы замолчали. Наташка думала о своем, а я вспоминал, как родители решили заниматься курами и купили двадцать цыплят: пятнадцать желтых, пять цветных. Прошка был рыжим. Мы с Наташкой их сразу усыновили, каждого знали по имени, пасли в траве небольшими партиями, кормили кузнечиками, а ночевать носили в квартиру. Когда они чуть подросли, было решено цыплят оставить в сарае, где в ту же ночь их растерзала крыса.
— Вот теперь я уверена, что это ты. Или все-таки нет? — Наташка повернулась ко мне, поджав ногу. — Или тебе досталась его память?
— Как бы то ни было, такой вариант меня тебе ведь больше нравится?
— Да, всегда именно о таком брате мечтала, только старшем, — закивала она.
— Пошел за уроки, — вздохнул я.
— Я попозже подойду, надо, чтобы выветрилось. — Она помахала руками перед лицом.
Когда я вернулся, отец уже ушел на работу. И слава богу. Я уселся за свой-наш с Борей стол, достал дневник. Завтра русский, литература, химия, геометрия, которую мне сдавать, биология и физкультура. Русский я сделал за десять минут. Самым сложным оказалось повторить свой прежний почерк.
По литературе надо было написать сочинение по «Гранатовому браслету». Странно, но я отлично помнил это произведение, почесал за ухом измочаленной на конце ручкой и быстренько написал, что проблема Желткова в том, что он — серый маленький человек и не пытается ничего сделать, чтобы изменить свою судьбу и завоевать любовь. А Шеина молодец, такой человек ничего хорошего ей не принесет. Разошелся я аж на три страницы. Перечитал. Конечно, произведение не о том, но я имею право так думать. Посмотрим, что училка скажет, благо Вера Ивановна молодая и относительно прогрессивная. С директрисой, которая у нас будет вести в старших классах, пришлось бы воевать весь урок, отстаивая свое мнение. И не факт, что доведенная до белого каленья дама не влепила бы мне кол.
Наташка вернулась где-то через час после нашей беседы, легла на кровать Борьки с английским. Расстроенная мама ходила из кухни в спальню и обратно, ворча на Наташку, что она поздно спохватилась, ничего не успеет, получит двойку, и ее участь — идти на повара или штукатура.
— Я на рынок торговать пойду, — огрызнулась она. — Толку больше!
— Хорошо не на панель, — парировала мама.
Химия тоже оказалась на один зуб. А вот с геометрией пришлось повозиться час, освежить в памяти прежние темы. Вообще ерунда. Можно следующий учебный год заниматься чем-то более интересным, например, деньги зарабатывать, а девятый класс закончить экстерном. Не знаю только, практиковали ли такое в девяностые? Домашнего обучения точно не было.
Прочитав биологию, я задумался о том, какой сложной мне казалась учеба, я не понимал формулы, не мог два слова связать, и это при том, что моя нынешняя память работает гораздо лучше, чем была в сорок шесть! Юный мозг все схватывал на лету.
Борька последний год доучивался во вторую смену, и я закончил раньше, чем он пришел из школы. Мама дежурно спросила у него, как дела в школе и, не дослушав ответ, удостоила вниманием меня, освобождающего стол:
— Только не говори, что уже все! Все вы меня за дуру держите, разве можно так быстро все сделать?
Спорить я не стал.
— Мамуля, подойди, пожалуйста.
Она подошла — осторожно, ожидая подвох. Я открыл тетрадь с сочинением, показал дату. Затем продемонстрировал домашние задания по другим предметам и всучил ей учебник биологии, желтый, с гидрой, собакой, рыбой и каким-то трилобитом в красном квадрате.
— Проверь меня, пожалуйста. Там, внизу, под параграфом, список вопросов. Учительница по ним спрашивает.
Мама закрыла учебник и припечатала:
— Раньше без этого обходились.
— А я больше не хочу слушать необоснованные обвинения.
Она открыла рот для возмущения, но я вскинул руку:
— Взрослый не бывает правым только потому, что он взрослый, — я покосился на вытянувшую шею сестру, — вот сейчас ты сказала, что я держу… в общем, сказала, что сказала. Теперь я доказываю тебе обратное. Доказал. Ты, конечно, не извинишься, потому что считаешь детей личиносами, в которых надо вбивать свое видение мира, и права голоса они не имеют…— Наташка прыснула в кулак и спрятала лицо за учебником. — Но хотя бы признай, что ты не права. Или у нас в семье мы в самом низу пищевой цепочки?
Это было жестко. Уголки губ мамы задрожали, и я знал, что она собирается сказать: напугать отцом. Но нет, не стала использовать его как пугало. Хотя согласен, по сравнению с ним все эти чужие, хищники и Фредди Крюгеры нервно курят в сторонке. Это ж умудриться надо стольким близким жизнь сломать!
— Извини за прямоту, мама. Но это правда, мы у тебя не такие уж и плохие, даже скорее наоборот, и иногда так важно…
Мама вылетела в кухню. Наташка подождала немного и выдохнула:
— Офигеть! И чо теперь?
— Надеюсь, она задумается над своим поведением, — пожал плечами я. — Это ведь ненормально: бу-бу-бу, посмотри на этого, этот молодец, а ты говно. Помнишь, Борька выиграл на конкурсе, когда снегиря нарисовал? Крутой был снегирь, как живой. И что? «Вот лучше бы математику подтянул». Мне за него так обидно было!
— А меня, когда я на танцы ходила, выбрали примой… ну, на переднем плане танцевать. Это очень круто! Мама сделала вид, что не слышит, — пожаловалась Наташка, засопела обиженно. — А вы с Борькой тогда дурными голосами орали: «В кабаре ногами дрыгать».
Мне передалась обида тринадцатилетней девочки, которая искала поддержку, но нашла смех. Н-да, в таких условиях сложно вырасти нормальным. Что ж, попытаюсь все исправить.
И вообще неплохо бы выработать стратегию развития лет на пять, поставить цели и задачи, а способ реализации появится, когда пообвыкнусь. В четырнадцать лет у меня было две мечты: видик и своя комната, обе недостижимые, потому что видик стоил немыслимых двести долларов, когда зарплата была в пересчете 10–15 долларов, и к тому же ее задерживали, а кто работал на производстве, тому выдавали товаром. В нашем селе почти все работали на винзаводе, потому вино текло рекой, его меняли на яйца, пили по-черному. Причем вино было отличного качества, и это тема!
Его можно купить и перепродать в регионе, где винзаводов нет, или на что-то обменять и продать это что-то. А потом купить акции, которые раздавали работникам винзавода, на них потом будут выдавать на тот момент никому ненужные земельные паи.
И вот тут нужно не проморгать свой шанс. На акции порта лучше рот не разевать: там помимо теневого оборота и контрабанды — наркотрафик. Или если покупать, то не более одного процента, чтобы не привлекать внимание.
Меня охватил азарт, я уступил место
