Дивизию переименовали в 4–ю Гвардейскую Смоленскую, и вернули на Брянский фронт, в Теменичи. Дали недельку отдохнуть и подвезти боеприпасы, и потом опять началась работа уже в районе Речицы, где мы оказывали поддержку плацдарму на правом берегу Судости. Войска пытались его расширить, но немцы непрерывно контратаковали его. В течение двух недель произвели более 10 000 самолето — вылетов, затем пришлось бить кулаком по столу, и требовать отвода в тыл на переформирование. Машины выработали ресурс полностью, и дальнейшая их эксплуатация грозила катастрофами. Так что, война — войной, а обед по расписанию. Было видно, что Красовский обиделся, но, он прекрасно понимал, что за его 'еще чуть — чуть' стоят жизни летчиков. Тем более что повод для моей настойчивости был: четыре машины 125–го гвардейского полка сели на вынужденную по падению давления масла и наддува. Инженера я, конечно, сегодня же в рулон закатаю: почему выпустил, но есть предел технике. Нас сменила 241–я БАД полковника Куриленко, которую вытащили из 16–й Воздушной Армии, стоявшей и действовавшей чуть южнее. Я развел руками:
— Так интенсивно мы еще никогда не работали, Степан Акимыч. Ресурс в ноль уже давным — давно вылетан, то, что у нас двигатели лучше подготовлены, дало нам 76 дополнительных часов на машину, но дальше — стоп. Требуется второй состав машин, а технарей для этого у меня нет.
— И у меня их тоже нет. Ладно, я не обиделся.
— Угу, по Вам заметно.
Командующий смотрел в пол и водил левой рукой по столу. От мата в мой адрес его сдерживал только мой женский образ.
— Сашенька, знаешь, что обидно, что пик твоей готовности пришелся на действия другого фронта и другой армии. В итоге, у них все в шоколаде, а нам опять по шапке надают, за то, что бомберов сточили. Ладно, лети в свой Воронеж.
— Там готова третья серия машин, поэтому, часть 1–го гвардейского через неделю вернется.
— Не вернется. Забирают вас. Все, иди!
— Есть!
В весенне — летних боях взошла 'звезда' Покрышкина, он сбил за этот период больше 30 самолетов противника, и стал в июне командиром 1–го отдельного гвардейского полка. Специфику нашей тактики он уловил сразу, опыта, как боев, так и полетов, у него было больше, чем у Тамары или Майи. Плюс организаторский талант, поэтому я его продвигал достаточно активно вверх по служебной лестнице. Уже под Речицей я практически все управление полком передал ему, потому, что такая интенсивность вылетов требовала от меня, как от командира дивизии полной отдачи, и заниматься планированием работы ОРБАП мне было просто некогда. Сразу, как только мы перелетели в Воронеж, там оказался Сталин. Дивизия, кроме звания Гвардейской и почетного наименования Смоленской, получила орден Суворова 1–й степени на знамя, и стала первым соединением награжденным таким орденом. Плюс, не без основания, Сталин считал, что 1–й полк — это и его заслуга. Он, в самый сложный момент времени, принял решение о выпуске 'Метел', хотя опыта создания таких машин у СССР не было. Основной целью визита главы государства стало посещение Воронежского авиационного завода, все цеха которого вновь, после вынужденной эвакуации, работают на полную мощность. Кроме этого завода, Сталин посетил цеха Воронежского экскаваторного, который выпускал гвардейские минометы. Он принял участие в митинге на площади возле облсовета. А ближе к вечеру весь личный состав дивизии был построен на заводском аэродроме, и приветствовал Верховного Главнокомандующего, и нескольких маршалов и генералов Ставки. Тимошенко вручил дивизии Гвардейское знамя, а Шверник прикрепил к нему орден Суворова. То, что Сталин посетил дивизию, было одновременно и приятно, и настораживало. Особенно, когда прозвучали слова о том, что это единственная дивизия, которой командует женщина. В отместку нас вывели в официальный резерв Ставки ВГК. Под это дело я выпросил полуторный технический состав, который 'обещали' предоставить. Мы провели Сталина по нашему ПАРМу, показали цеха доводки и ремонта машин, двигателей, оборудования. Прошлись по сборочным цехам. Он внимательно выслушивал и объяснения Путилова, и мои поддакивания ему.
Визит закончился полнейшей неожиданностью:
— Ви едете со мной. Нам надо серьезно поговорить.
Самолетами он не летал, ездил поездом, поэтому я отправил свою машину в Москву с Женей, она — москвичка, и отпуск заслужила, пусть даже и небольшой. А сам сел в вагон вместе со свитой Сталина.
Вагон — ресторан в поезде устроен совершенно по — другому, чем в обычных поездах: стол стоит посередине и два небольших прохода вдоль окон. Пригласил туда меня молодой чекист, вежливо постучавшийся в купе, которое находилось в двух вагонах от ресторана. В каждом тамбуре по посту, проходы не имеют 'выхода' во 'внешний мир': заделаны резиной почти герметично. Молодой человек в салон не вошел, и одними глазами показал, что я могу пройти вперед.
— Ваше место — шестое с правой стороны. Приятного аппетита.
'Да уж! Какой тут приятный аппетит, когда так накурено!' — подумал я, глядя на то, что все сидящие за столом активно дымили. Кроме Сталина, здесь были Шахурин, Шверник, Тимошенко, Василевский, несколько незнакомых мне людей, и человек пять летчиков — испытателей, частью из ЛИСа завода, частью из НИИ ВВС. Этих я, по меньшей мере, знаю. Но, мое место оказалось довольно далеко от них. Стол не ломился, но все было достаточно вкусно приготовлено. Я взял себе баранью лопатку с овощным гарниром в гранатовом соусе. Сказывалось, что дагестанские блюда у нас в полку постоянно входили в меню. Было довольно шумно, много ели и довольно крепко пили, так как спиртного было большое количество, и никто никого не останавливал. Меня, тоже, попытались 'напоить', но, безуспешно. Несколько раз ловил на себе взгляд Сталина, и, хотя я сидел совсем недалеко от него и наискосок, за столом он никаких вопросов не задавал. Несколько раз звучали тосты в мой адрес, я их спокойно запивал гранатовым соком. Поужинав, собрался уходить, и тут начались расспросы: почему — да — почему.
— Я прошу меня извинить, но, я не курю, поэтому находиться в прокуренном помещении мне тяжело. И вообще, у меня был тяжелый день. Всем спокойной ночи.
Мужское общество, не привыкшее к таким требованиям, удивленно на меня посмотрели, под их взглядами я и удалился. В Москву прибыли ночью, но, вместо того, чтобы разъехаться досыпать, меня повезли в Кремль. Там еще пришлось немного посидеть в прокуренном помещении у секретаря Сталина Поскребышева, затем меня принял Сталин. В этот раз он не курил, порывался пару раз схватить трубку, но, не разжигал ее. Пришлось сказать, что одного курящего человека в большой комнате я переживу. У Сталина на столе лежало мое личное дело. Я прочел надпись на нем, со зрением у меня все отлично. Значит, речь пойдет о каком‑то назначении. Просто так ЛД на столах не валяются. Пока речь идет обо 'мне', о 'родителях', о проведенных трех операциях, положении на фронте и делах в дивизии. Сталин пытается составить представление обо мне и совместить что‑то с чем‑то. Так сказать, создать психологический портрет. Пока разговор шел обо мне, рассказываю те эпизоды, которые 'помню' от Сашки, она еще и подсказывать пытается, пару раз покраснел, так как пришлось умерять сашкину болтливость, с мыслей сбивала. Наконец, от общих слов перешли к делу.
