— Вы уже можете соображать? — спросил я, не очень щадя его похмельное самолюбие.
— Могу.
— А что капитан?
— Он там, на чердаке, — неопределенно ответил хуторянин.
— Из города приехал Степаницкий, рассказал, что гайдуки убили урядника Суханова
— А нам-то до него что за дело?
— Мы с Ефимом этой ночью спасли его в имении.
— А что вы там делали? — удивился Александр Егорович.
— В имении? Воевали.
— А мы с капитаном?
— Пили чужое вино. И поставьте Богу свечки, что вас ночью не зарезали как баранов.
Такая «информация» вольному пахарю не понравилась, он нахмурился и отвел взгляд.
— Да? Не помню. Видать, был небольшой перебор, с кем не бывает. А больше выпить не осталось? Мне бы немного, только поправить здоровье.
Такое небрежное, скоротечное раскаянье меня разозлило. Однако, морализировать у нас не было времени. Нужно было еще успеть до темноты подготовиться к ночному нападению на имение Моргуна.
— Мы уезжаем в город, если хотите остаться в живых, сидите на чердаке и наблюдайте за дорогой.
— Понятное дело, не дурак. Так что, совсем нет ничего не осталось? Руки трясутся, я и выстрелить не сумею…
У хозяина тряслись не только руки, у него еще стучали зубы. Мне его стало жалко, хотя то, что они с капитаном учудили вчера, не лезло ни в какие рамки.
— Под лавкой в горнице осталась бутылка «Мадеры», — сказал я, собираясь уходить.
— Господь тебя наградит! — торопливо сказал он, устремляясь в избу. Потом остановился на пороге и предупредил: — За подворьем могут следить, выходите лучше лесом. Там, — он показал на калитку, через которую мы с Ефимом выходили в лес, — в ста саженях тропинка. По ней до города срежете пару верст.
Совершив этот подвиг самоотверженья, Александр скрылся в избе, а я направился в конюшню, где Ефим седлал лошадей. Мы устроили совет, как лучше добираться до города, по указанной тропе или дороге. Решили не рисковать и пробираться лесом.
Спустя четверть часа, ведя лошадей в поводу, мы вышли из усадьбы. День не в пример вчерашнему был теплым и солнечным. Размокшая после недавних дождей лесная тропа оказалась мягкой, а кое-где даже топкой. Верхом по ней было не проехать, и с версту мы шли пешком. Потом она вывела нас из леса, и мы оказались на неизвестной мне дороге. К счастью, парикмахер неплохо ориентировался в окрестностях и твердо знал направление. Мы сели на лошадей и вскоре уже въезжали в Уклеевск.
Заштатный городишко, как и раньше, был пуст и тих. Дело шло к вечеру, но никакого оживления на его нескольких улочках не наблюдалось. Степаницкий к мещанину с профессиональной фамилией Пороховщиков, изготавливавшего на всю округу огневое зелье, повел нас задами подворий. В этом был резон, мало ли, как на продажу пороха конкурирующей фирме могла отреагировать камарилья магистра. Да и нам не было смысла демонстрировать активную подготовку к боевым действиям.
Предприниматель сам вышел к нам из дома, и мы разговаривали с ним во дворе. Пороховщикову было хорошо за шестьдесят, но выглядел он крепким и бодрым. Протянул черную от въевшегося угля, составной части пороха, руку. Молча выслушал просьбу продать припас.
— Продать, конечно, можно, как не продать, — не интересуясь, откуда мы такие хорошие взялись, сказал он. — А какой порох вам надобен, получше или похуже?
— Конечно получше, — ответил я.
— Похуже, стоит полтина фунт, а хороший — рубль.
Цена, сколько я мог судить, была ломовая. Для меня лишние десять-двадцать рублей принципиального значения не имели, но не хотелось привлекать к себе ненужное внимание глупой щедростью, потому я начал торговаться:
— Рубль будет слишком дорого, больше шестидесяти копеек дать не могу.
— По шестьдесят ищи в другом месте, — нарочито скучая, сказал предприниматель, — только лучше моего пороха все равно не найдешь.
— Ладно, поищу у других, — в той же тональности ответил я.
— По шестьдесят отдать, конечно, можно, только если много возьмешь, — пошел на уступки Пороховщиков. — За пару фунтов и пачкаться не буду.
— Много — это сколько? — поинтересовался я.
— Хотя б полпуда.
— А если возьму пуд, почем отдашь?
— Пуд? — удивился старик. — Ежели пуд, то могу по полтиннику.
— А два пуда? — как будто в азарте экономии спросил я.
— Да на что тебе столько? На всю жизнь запас хочешь сделать?
— Так почем отдашь? — не отвечая, спросил я.
— Ежели два пуда, то могу и по сорока, — он на секунду замялся и прибавил, — пяти копеек. Сорок пять копеек — моя последняя цена!
— Отдашь по сорока, беру два пуда!
Мещанин хмыкнул и махнул рукой:
— Ладно, договорились! Как будешь брать?
— Насыпь в два мешка, — попросил я.
— Мешки по полтиннику, — предупредил хозяин.
— Ладно, договорились.
— Можно было и по двадцати копеек выторговать, — огорченно сказал Степаницкий, — зря поспешил!
— Ладно, главное, чтобы порох был хороший.
Мы прошли за хозяином в большой сарай, где им было налажено, скорее всего, подпольное производство взрывчатого вещества. Пороховщиков прицепил на большие рычажные весы льняной мешок и, как сахар в развес, совком отвешивал товар. Пуд пороха занимал довольно большой объем, почти половину мешка. Когда товар был отпущен, я расплатился, и мы приторочили нашу огневую мощь к седлам.
— Михаил Семенович, — сказал я парикмахеру, когда мы выехали со двора, — вам не стоит ехать с нами на хутор, оставайтесь лучше в городе.
Степаницкий упрямо покачал головой.
— Возможно, я и не богатырь, но и в тягость вам не буду. Пусть простит меня моя дорогая жена, дай ей Бог крепкого здоровья, но когда дело касается дела, тогда я всегда делаю свое дело.
Я не стал уточнять подробности спора парикмахера, который он про себя, видимо, никак не мог кончить с его дорогой женой, и согласился, что лишний человек в наших малочисленных рядах отнюдь не будет лишним.
Возвращались на хутор мы так же, как и ехали сюда, через лес, тайными тропами, потому никаких нежелательных встреч у нас не случилось. Оба наших стража после опохмелки ожили и бдительно охраняли хутор. Капитан по-прежнему не желал спускаться с чердака, я же, памятуя его тягу к стратегическим планам, не рисковал подниматься наверх, и переговаривались мы через открытый люк.
Пока мы отсутствовали, в окрестностях хутора никаких передвижений противника замечено не было. Это было не очень хорошим знаком. Предположить, что нас оставили в покое, я не рисковал, а скрытность гайдамаков могла объясняться подготовкой к внезапному нападению. Однако, и с наступлением темноты ничего не произошло. Кругом было по-прежнему тихо и мирно.
