Так что — люди готовы были сражаться. Но даже стадо баранов под предводительством льва — сильнее стаи львов, ведомых бараном!
Как сказал о Кирпоносе, командующем войсками Юго-Западного фронта, Маршал Победы Рокоссовский: «И горе было войскам, ввергнутым под его начало…».
Наши же литературные герои — генералы — недалеко ушли от своего соседа с южного фланга. Во всех отношениях…
23 июня 1941 года. 14 часов 00 минут.
Роща в районе Пелишчи
Который сейчас час, красноармеец Эспадо точно не знал. Потому что в предвоенные годы наручные, а паче чаяния, карманные часы стали внезапно большой роскошью. Это потому, что Первый, Второй и Третий Московские часовые заводы, а также новые заводы в Петергофе, Пензе и Угличе начиная уже с осени 1939 года в три смены без выходных и отпусков собирали… правильно, не гламурные дамские часики, не пролетарские будильники и даже не бабушкину отраду — ходики с кукушкой…
Они собирали взрыватели. Для снарядов. Для минометных мин. Вот до чего довел проклятый Сталин производства Наркомточпрома! То ли дело душка Бухарин: «Масло вместо пушек!». Жалко, поздно его взяли… сколько времени зря было потеряно!
Танковые же часы вынул из панели и унес куда-то еще покойный командир роты. Куда уж он их унес — навеки осталось тайной…
А спросить о времени у надутого, как сыч, генерала Эспадо не хотел.
Только бурчание привыкшего к армейскому порядку желудка подсказывало, что дело близится к обеду… Да где тот обед?
Справа что-то зашуршало.
Эспадо скосил глаза и увидел, как товарищ генерал, вытащив из планшета толстую плитку «Малины в шоколаде», продукция «Красного Октября», 6 рублей 30 копеек ценою, сдирает яркую, сочную обертку, а потом, хрустя станиолем и откусывая большие куски, урча, начинает принимать пищу.
Рот красноармейца тут же наполнился слюной. Которую раздраженный Адольфо сплюнул вниз, попав за шиворот ни в чем не повинному мехводу. Впрочем, беспокоиться стоило совсем о другом…
Высунувшись из башни по пояс, красноармеец Эспадо еще раз огляделся вокруг. Вся местность, насколько она просматривалась, была в шлейфах пыли. Которые тянулись вслед за хаотично перемещающимися вперед и назад танками. Сквозь серый пылевой туман вверх поднимались султаны черного дыма. На этом фоне сверкали вспышки разрывов. Все это было способно ошеломить любого стороннего зрителя.
— А ну, закрой люк, придурок! Хочешь, чтобы ко МНЕ осколок залетел? — раздался визгливый голос справа.
Вздохнув, Эспадо опустился в башню. Немного погодя он обратился к старшему по званию:
— Товарищ генерал, разрешите обратиться? Красноармеец Эспадо!
— Пошел ты… не видишь, я кушаю! Ну, чего тебе, дебил?
— Разрешите, товарищ генерал, проедем немного вперед, разберемся в происходящем!
— Какой еще вперед, квазимодо! Ты, дикарь, в собственном дерьме не разберешься! Стоять на месте!
Интересную беседу нарушил мехвод:
— Командир, ты все знаешь. Что это там за танк впереди, правее два, четыреста?
Оп-па… А такую штуку Эспадо видел. Правда, на картинке в английском журнале «Tank and armor», в читальне ИНТЕРДОМА…
— Бронебойным, заряжай! — скомандовал Адольфо, а сам стал ловить изделие завода «Алкетт» в прицел. Поймал… И тут вдруг понял, что так и не услышал характерного лязга клиновидного затвора.
«Иной подлец как раз и ценен именно тем, что он подлец». Приписывается Аль Капоне, большому ценителю джаза из «Коттон-клаб».
23 июня 1941 года. 14 часов 03 минуты.
Боевое отделение танка Т-26, заводской номер 10344, бортовой номер 13
Эспадо рывком обернулся направо, к сиденью командира… По странной прихоти конструкторов «Виккерса», командир «шеститонного» танка являлся в бою и заряжающим…
Сандалов сидел, удобно устроившись на креслице, и с любопытством прилетевшего с Марса естествоиспытателя оглядывал в тускло-зеленоватое стекло «триплекса» окружающий батальный пейзаж.
— Т-щ-щ ген-рл! Пжлст! Снаря-я-яд! — С мольбой в голосе, отчаянно простонал красноармеец Эспадо. — Бронебойны-ы-ый! С черной головкой! Вот этот!!! Скорей!
Сандалов на минутку оторвался от своего увлекательного занятия и с искренним недоумением спросил:
— Зачем?!
— Танк! Немецкий!!! — выкрикнул Эспадо.
— Я понял, не тупее тебя. Немецкий танк. И что? — удивился генерал.
— Танк! Немецкий! Можно стрелять!!! — продолжал надрываться Эспадо.
— Зачем? — генерал вроде бы честно пытался понять то, что от него хочет этот странный танкист.
— Можно стрелять!!! — отчаянно крикнул Адольфо.
— Зачем стрелять, тупая твоя башка? В этой пыли и дыме он нас не увидит! — веско сказал Сандалов.
— Подпустить его поближе, да, товарищ генерал? — Эспадо показалось, что он разгадал замысел генерала.
— Не подпустить, а ПРОПУСТИТЬ! Пусть идет! — объяснил Сандалов и продолжил, постепенно распаляясь. — Что я, по-твоему, здесь для того, чтобы по танкам стрелять? Это не мое дело! Я две академии окончил! Ты, тварь, даже моего мизинца не стоишь, и тебе за сто лет не понять, что я здесь, в этом вонючем мусорном гусеничном ящике, делаю, о чем думаю! Понял?! А теперь заткнись, гнида черножопая…
За всю его недолгую жизнь красноармейца Эспадо никто ТАК не называл… Причем Это сказал не враг, не империалистический колониалист, а наш, советский товарищ генерал… Но Адольфо стерпел бы, если бы его любимый, до винтика лелеемый танк не назвали мусорным ящиком…
Негры от волнения не белеют. Они сереют…
И серый от гнева Адольфо сказал очень спокойно, тихо и внушительно:
— Снаряд. Бронебойный. Немедленно. Заряжай. А то я тебе левый глаз вырву! — А потом подумал секунду и добавил, — и съем!
И что-то было такое в его голосе, что товарищ генерал взвизгнул, непослушными руками вытащил черноголовый снаряд из укладки, едва его не уронив, и неловко сунул на лоток, а потом дослал, правда, как следует, по наставлению: «Со звоном!».
Затвор послушно и штатно лязгнул, а Эспадо приник к прицелу…
Нет худа без добра! Пока они с Сандаловым препирались, немецкий (а теперь это было отчетливо видно) танк приблизился уже на 150 метров. И судя по всему, он их до сих пор не видел!
Адольфо осторожно, как на сосок селянки, которой он оказывал на сеновале посильную помощь, нажал на кнопку электроспуска. Пушка коротко рявкнула и выбросила стрелянную гильзу. Остро запахло аммиаком, перша в горле и щипля глаза…
А Эспадо победно зарычал — как некогда рычал его дедушка, никогда им не виданный, Лопес Энрике Хименес Мария Пабло Эспадо, всаживая свою верную наваху в брюхо ненавистного белого плантатора…
