И потому он просто отключил рацию, чтобы не палить зря аккумулятор. Спустился вниз. Баранец — ждал его, направив автомат туда, откуда они пришли…
— Они ответили? — с надеждой спросил он. Он уже окончательно протрезвел и голос его подрагивал.
— Нет. Но ответят. Покарауль, пока я сплю.
— Надо установить время дежурства. По ночам и…
Телятников хотел выругаться — но снова сдержал себя. Они зависят друг от друга. В горах одному точно не пройти — а если бы не этот мудак, он мог быть уже арестован.
— Хорошо. Разбуди меня, когда нужно будет…
Звезды были большими. Крупными, они висели прямо над головами. Было прохладно, даже холодно…
Привалившись спиной к сохранившему дневное тепло валуну майор Баранец напряженно размышлял. Сопение полковника рядом — подталкивало к невеселым мыслям…
Итак, они стали предателями. Теперь — их уже не простят, что бы они не сделали. От этого — уже не отвертеться.
Или простят?
По Уголовному кодексу, если лицу добровольно заявило о сотрудничестве с иностранной разведкой, и…
Кой черт Уголовный кодекс. И не успело ничего совершить по ее заданию… А они — наворотили такого. Он уже не мог вспомнить, сколько людей он убил по приказу полковника. Выходило никак не меньше сорока. Да ему только за взрыв самолета — гарантированная высшая мера. На нем с этим самолетом больше пятидесяти трупов. На Грешнове меньше, он все брезговал… но и он на вышку свою давно заработал.
Может… убить этого гада? Выйти к своим, сказать… мол так и так. Предотвратил переход… может, не вспомнят, если им эту шпионскую сумку вернуть?
Нет… хрен…
Это раньше — существовал «условный расстрел». Иди, работай, искупай свою вину, а если еще напортачишь — извини, мил друг, к стенке. А сейчас все по-другому. Вот этот… он сам что ли все это придумал? Да нет, конечно, ему большие люди в Москве ворожат… генералы, не меньше. Выйдет он… такой красивый, мол предотвратил переход к врагу, простите люди добрые… тут его и к стеночке. Или… автокатастрофа. Не за то, что он сделал — а потому что слишком много знает. Кто может дать гарантию, что он, майор Баранец не узнал чего лишнего случайно? Или полковник ему перед смертью не сказал лишнего? Никто? Значит, надежнее и безопаснее товарища Баранца… в края доброй охоты отправить.
Нет человека, нет проблемы!
И он — песчинка в механизме. Убьют — и завтра забудет. Никому он не нужен, никому не интересен. Никто за него слово не скажет. Когда они убили Кулакова — хоть кто слово сказал? И тут — никто не скажет.
А Телятников, как они Кулакова убили — через несколько дней Орден Красной Звезды получил, гнида!
Нет у него выхода. Со всех сторон — флажки!
Баранец поднял голову, посмотрел на щедрой рукой рассыпанные по небу холодные звезды, на ущербный серпик Луны — и стон вырвался из его горла…
Опасливо посмотрел на полковника. Нет… спит.
Некуда бежать. Нет выхода.
Только вперед — на стрелков.
— Думаешь, Коля… — шепот как из преисподней. Баранец аж подпрыгнул
— Э… никак нет.
Полковник приподнялся на локте. Потом сел.
— Думаешь… — убежденно сказал он — и правильно делаешь. Я бы тоже думал. Человек тварь такая… где лучше ищет. Это нормально…
Помолчали
— Вот что, Коля… Я для себя решил… жизни мне в этой стране нет. Тебе — есть?
Баранец подумал.
— Не знаю, товарищ полковник — наконец, честно ответил он
— Нету… Знаешь, да сказать боишься — нету… Страна лжецов и ловкачей… все врут… По словам то все честные… коммунизм строят… да только с работы кусман мяса тащат. А кто попался — тех позором клеймят. Все едины! Правило в этой стране только одно, Коля — не попадайся. Не попадайся на глаза стае таких же, как ты. Если мы с тобой попадемся — нас судить будут те, кто то же самое сделать хотел. Да смелости не хватило…
Баранец молчал
— В Библии написано — не суди и не судим будешь. Читал Библию, Коля?
— Нет… товарищ полковник… запрещено же.
— А я читал. С людьми говорил… Чем больше говорил, тем на душе мерзостнее. Чем больше собственных грехов — тем громче обличают. Во власть суки рвутся. Все норовят — как бы кусок отхватить, да не заработав. Государство обманывают… рухнет здесь все, Коля. Лет пять — и рухнет. Каждый норовит — побольше взять, да поменьше вложить. А когда кончится… тогда друг другу в глотку. За последний кусок…
Баранец подумал. Потом спросил как то жалостно
— А в Америке разве не так? Не так же?
— Не-е-ет… Не так в Америке, совсем не так. В Америке… никто не притворяется. Совсем никто. Я там в загранке не был… там сынки да дочки катаются… лица пролетарского происхождения, мать твою. А в Америке кем ты сможешь быть — тем ты и будешь. Хочешь дом строить — строй, а не подвал копай впотаек. Хочешь, как принц жить — живи, если деньги есть. А не так как у нас — в хрущевке на пятом этаже — тут катран, тут шалман, а тут… Там все честные, Коля. Как могут — так и живут. Врать там не надо…
— Так мы же сами…
— Чего-о-о? — полковник заговорил громче — ты думаешь, я сам, по своей прихоти вышак себе на шею заработал? Или тебе приказывал по своему разумению? Да вот хрен! Думаешь, я много заработал на этой дряни. Да там… если бы там через наши с тобой руки столько же дряни прошло — мы бы… как Медельинский картель были бы. А тут — Служу Советскому Союзу, мать твою! Ты пашешь, а этот ублюдок правильные слова говорит, у тебя на шее сидя. Система. Отработал — отвали. Поскольку много знаешь — в могилу. И все это ради того, Коля, чтобы наверху жировать могли, чтобы они чистенькие были, а я — в г..е. Да и ты — тоже.
Баранец молчал
— Я тебе не говорил. Человек тот, хазареец — на замену нас приехал. Нас — в отбой. Из Москвы предупредили — свои люди.
— Вот, с…а!
Обида затопила майора… какая-то детская, горькая и злобно-яростная.
— Гнида…
— Не он — гнида. А те, кто его послал. В этой сумке — как раз и про них сказано. Если доберемся, если выйдем — я это американцам отдам. Деньгами с тобой поделюсь. Мы с тобой шесть лет тут отпахали… на сковородке голыми пятками постояли — а теперь пусть они, гады — постоят. Не все коту масленица!
— В газету сольют?
Полковник хмыкнул
— Нет, не в газету. Соображай. Такой компромат. Придут, подошлют журналистов или через посольство. Будут информацию доить. Пускай эти твари жирные прочувствуют — каково нам было. Дай автомат.
Баранец отдал автомат — и только тут сообразил, что он сделал.
Но полковник не стал в него стрелять. Теперь уже генерал…
— Отдохни. Я подежурю. Завтра весь день идти…
