следующие — ты летишь, я контролирую. Вмешиваться в управление не буду, но оценка будет состоять из многих составляющих. Всё, согласно нормативов Курса. Понял? — сказал генерал, как только я начал включать автоматы защиты сети.
— Так точно.
— Стекло доверни на себя, чтобы я мог смотреть за твоими действиями, — указал Крутов на небольшое зеркальце с левой стороны. Вот именно такой неодушевлённый «стукач» внутри кабины постоянно портит впечатление от проделанной работы.
После взлёта, Крутов задал пару вопросов по параметрам полёта, какие ориентиры я наблюдаю, и что буду делать на следующем этапе.
— 880-й, дальний, конвейер, — запросил я.
— Кх… кх, проверь вы… пуск, — сказал Крутов, заметно кашляя. Свою фразу он не договорил.
Ручка резко затяжелела, как и педали. Как будто опять лечу с Граблиным, и тот снова пытается меня «залетать».
— Управление… затяжелело, — кряхтел я, но на выравнивании плавность хода вернулась. Будто какой-то груз сбросили.
Передо мной за минуту до этого свой полёт завершил Макс, освободив полосу и руливший на стоянку.
— 880-й, конвейер, закрылки во взлётном, — доложил я РП, переводя рычаг управления двигателем в положение «Максимал».
— Разрешил, 880-й.
Взлетевший передо мной экипаж стал расплываться в воздухе, становясь почти не видимым на фоне безоблачного неба. Там свой контрольный полёт заканчивал Костя Бардин, летевший вместо меня с Ребровым.
— 001-й, доразведку погоды, — запросил у Крутова руководитель полётами. И зачем сейчас запрашивать, когда погода «миллион на миллион»? Возможно, поэтому генерал не отвечает. Или, всё-таки не в этом причина?
— Командир, как меня принимаете? — запросил я.
— Сади… сь, сади…, — услышал я болезненный голос Крутова из задней кабины. — Прос…то, ся…дь.
Похоже, что ему стало плохо. Если так, то надо запросить вынужденную.
— Медслужбу надо предупредить, чтобы ждали, — сказал я, нажимая кнопку СПУ для выхода на внешнюю связь. — Сопка, я 880-й…
— Я сказал… лети и садись, как положено. Второй… третий, — перебил мой доклад Крутов, зажав СПУ у себя.
Не хочет свою проблему выставлять на показ. За такое могут и списать. А Николай Евгеньевич только генерала получил. На секунду промелькнула мысль доложить в обход его приказа, ведь сейчас я нарушаю, в том числе Инструкцию лётчику, подписанную более высокими начальниками. Прибавить скорость тоже нельзя, догоню впереди летящего.
— Понял, командир. Выполняю второй разворот, скорость…, — начал рассказывать я дальше свои действия.
Слева приближалась какая-то точка. Попробовал уйти от столкновения, но не успел. Мощный удар в левый бок.
— Обороты, обороты, — повторял я. Стрелки указателя затряслись и начали стремиться к нулю. Прошли доли секунды, прежде чем начал стихать работающий двигатель.
— Командир, двигатель встал, — запросил я Крутова, но тот мне не ответил.
— 001, доразведка погоды, — ещё раз запрашивал руководитель полётами совершенно не нужную сейчас метеообстановку.
Поняв, что Крутов, скорее всего, отключился, в голове сразу всплыли необходимые действия.
Малый газ… есть. Стоп-кран открыть… тоже есть. И кнопка «Запуск». Однако обороты так и не пошли вверх.
— Сопка, я 880-й, остановка… двигателя, высота 550, район второго разворота, — доложил я, пробиваясь сквозь наглухо забитый эфир. В таком интенсивном радиообмене меня могут просто не услышать.
В процессе доклада включил изолирующий клапан, а питание большинства приборов выключил.
— Внимание режим радиомолчания, — произнёс руководитель полётами. — 001-й, встречный запуск, — спокойным голосом, сказал он.
— Пробовал. Не вышло. Высоты не хватает, — доложил я. Решение тут одно, уводить самолёт в сторону и катапультироваться. А как же Крутов?
И самое страшное — по курсу находятся три небольшие деревни. И в одной сейчас Женя с родителями.
Двигатель запустить уже не удастся.
